Техасские курочки

Тамошний журналист был абсолютно на себя не похож — ну, то есть на тот образ, каким мы привыкли видеть в фильмах крутого штатовского репортера: лощеный пижон в небрежно дорогом костюме, обвешанный электроникой. Нет, мне предстояло сопровождать невзрачно одетого пожилого дядьку с сединой в негустом ершике и с потертым бухгалтерским портфелем. Выступая на редакционной летучке, он сказал слабым, надтреснутым голосом: «Я — аналитик широко известной в Америке газеты «Демократические курочки Техаса» и бескомпромиссный борец с чиновной бюрократией. Последняя моя публикация стала причиной скандала на Капитолийском холме».

Мои коллеги, журналисты газеты, в которой я тогда работал, напряглись, вспоминая последние выпуски новостей, но фамилии Филиппа (так звали американца) не припомнили.

— Да, конечно, это очень нашумевшая история, — сказал из вежливости шеф, — но не могли бы вы напомнить нам ее детали?

Оказалось, что наш доблестный борец с чиновным произволом живет в небольшом техасском городке размером с Нижние Киги. Короче, забитая сельская глубинка. И вот местная администрация включила в число собираемых налогов небольшой платеж за возведение седьмого по счету общественного стадиона. Видите ли, число занимающихся на уже имеющихся шести превысило критическую цифру в десять человек, и теперь необходимо построить седьмой, чтобы граждане, не дай Бог, не сталкивались на беговых дорожках. Добродушные и недалекие техасцы, занимающиеся производством сыра, бекона и куриных окорочков, не обратили на новую цифру в квитанциях никакого внимания.

Но не тут-то было! Наш остроглазый Филипп привлек к исследованию проблемы три юридические ассоциации и один научно-исследовательский институт, чтобы установить законность действий администрации. Пока те разбирались, стадион успели построить. Казалось бы, ну плюнь ты на это дело и ходи на новое поле гонять футбол, тем более что вход на него бесплатный. Но наш Филипп не таков! Наш Филипп привлек две независимые аудиторские фирмы и выяснил, что стоимость травы на газоне завышена на три процента, ширина покрытия на беговой дорожке превышает проектную на 0,7 дюйма, а краны в душевых почему-то позолочены, хотя обязаны быть никелированными.

«Демократические курочки Техаса» разродились полосной статьей, приведшей общественность в ужас. Мэр города подал в отставку, чиновника, оформлявшего строительный подряд, посадили под домашний арест, а сверхпотраченные деньги разделили на число налогоплательщиков и вернули с извинениями.

Сначала заржал шеф, потом затрясся заведующий отделом экономики, за ними «покатились» все присутствующие. Редакция «валялась» от смеха, а американец стоял, как Филиппок на пороге деревенской школы, и непонимающе моргал маленькими глазками за стеклами очков в ученической оправе: отчего эти российские журналисты подняли на смех гражданский подвиг своего коллеги?

— Краники, говоришь? — вытирал слезы главный редактор. — Трава, да? Ой, не могу!

— Беговые дорожки шире! — задыхался завотделом экономики. — Сдохну щас! А объездную дорогу вокруг Москвы на два метра уже не хочешь?

— Понимаешь, Филипп, — утешал я огорченного аналитика, когда мы вышли из Дома печати для осмотра достопримечательностей, — у нас бывший премьер страны украл небольшой дачный поселок под Москвой, и ничего, а ты тут со своими краниками. Давай лучше выпьем! Какую кухню ты предпочитаешь?

— Я бы хотел посидеть в вашем корпоративном баре. Нам нальют там водки с содовой?

Я почесал в затылке над словом «корпоративный», и мы пошли в кафешку возле Центрального рынка, любимое место уфимских журналистов и околорыночной шпаны. Не очень корпоративно, но зато с единственным туалетом на всю округу. Пока мы шли до общепита, Филипп поведал историю своей газеты, собственником которой он является.

Оказывается, его прапрадед 150 лет назад приехал из Европы в Техас и начал разводить там кур. Куры для местных гаучо были в новинку и пошли на ура. Предок Филиппа назвал ферму «Техасские курочки», а немного разбогатев, открыл при ней бар с таким же названием, где подавали фирменный гамбургер с цыпленком. Скотоводы со всей округи приезжали в бар узнать последние цены на животных, попить, подраться — ну, словом, повидать друг друга после долгой разлуки. Некоторым это не всегда удавалось, и однажды некий Мигель попросил владельца бара передать записку своему другу Пабло, которого все никак не может встретить. Будучи неграмотным, он продиктовал хозяйскому сынишке следующий текст: «Где ты шляешься, Пабло, скотина ты эдакая? Я не вижу тебя уже четвертый месяц и очень соскучился по твоей мерзкой роже. Будь здесь в день Святой Антуанетты, не то я измочалю палку о твою тупую башку. Любящий тебя Мигель». Потом он взял бумажку с каракулями и пригвоздил ее к стене кинжалом.

Подобный способ общения быстро стал набирать популярность, и спустя некоторое время вся стена над стойкой оказалась обвешана записками, в которых гаучо передавали друг другу приветы, сообщали о новостях, торговцы вывешивали предложения о закупке скота, знающие люди давали полезные советы. Например: «Был вчерась с девкой по прозвищу «Кончита три раза». Классная баба! Рекомендую. Хуан».

Наконец записок стало так много, что в них было сложно разбираться, и уже подросший хозяйский сын стал размещать бумажки по рубрикам — «Объявления», «Знакомства», «Дуэли», «Похороны» и так далее, пока в голову его отца не пришла гениальная идея, и он не привез в эту дыру первый печатный станок. Так появилась газета «Техасские курочки», а когда штат проголосовал за демократов, в ее названии появилось слово «демократические».

— Сегодня это солидное издание с большим числом подписчиков, — заканчивал свой рассказ Филипп уже в кафешке, где я взял два по сто и стакан томатного сока.

Напротив сидели приблатненные пацаны и ярко характеризовали какого-то Быню, который должен был принести бабло, но где-то шарошился. Мы с Филиппом выпили за победу демократии во всем мире, и не успел я среагировать, как он на своем ломаном русском обратился к одному из сидящих напротив пацанов:

— Скажи, как ты относишься к новостям с Ирака?

— Кто «сырака»? Я «сырака»? — спросил побагровевший юноша, беря в руку пустую бутылку из-под пива.

— Слышь, брателло, ты его неверно понял, — вступился я за коллегу. — Он из Америки и по-русски говорит с акцентом.

Тут выпитые сто грамм без содовой сделали Филиппа абсолютно счастливым, и он, лучезарно улыбаясь, обратился к собравшимся:

— Прошу извинить мой плохой русский. Могу я вас угостить?

— Не можешь, а должен, лох залетный, — сказал оскорбленный, и пацаны пересели за наш столик.

Невесть откуда возникла бутылка водки, учпочмак и два яйца вкрутую. А спустя еще полчаса Филипп плакал, уткнувшись в бандитскую жилетку, и говорил: — Я очень лублу Россия. Я очень лублу Достоевский, очень лублу Крамской.

— Прикинь, пацаны, — удивлялся брателло, гладя журналиста по голове, — а американец-то крутой: он Ваню Крамского с Архирейки знает… Слышь, а ты Быню с проспекта знаешь?

— Бынья, это кто — художник, композитор? — спрашивал Филипп, сморкаясь в платок с монограммой.

— Падла он, а не композитор, — отвечал брателло. — Бабло должен и где-то шухерится. Вторую неделю найти не можем.

— А давай напишем ему записка, — вдруг осенило владельца «Техасских курочек», — и повесим на стенка. Он прочитает и придет.

— Точно! — сказал кто-то из пацанов. — Маляву накарябаем и стрелку забьем.

Под диктовку на бутылочной этикетке я создал документ, который отличался от того, 150-летней давности, только более экспрессивной и осовремененной лексикой.

Надо же, думал я, когда мы с пацанами несли Филиппа до такси, пройдет еще каких-нибудь 150 лет, и мы тоже станем демократическими курочками, способными бороться с бюрократическим произволом. Осталось только дожить…