Семейная цензура

Недавно я с соратниками провела публичную дискуссию о цензуре. Собрались в неформальной и потому не подцензурной обстановке — в одном из уфимских антикафе. Времени у нас было два часа при абсолютном понимании, что это гораздо более долгий разговор. И здесь тоже не хватит места для всего, что можно сказать по этому поводу. Поэтому ограничусь микротемой, которую подняла на встрече поэтесса Марианна Плотникова — об отношении к «запретным плодам» в семье: «Еще во время беременности я прочитала в книге по подготовке к материнству об одном исследовании. Три матери, три ребенка, одна комната со специальными игрушками и различными вещами. Первый вариант — мать запрещает ребенку что-то делать, ограничивает его. Второй вариант — мать не запрещает, но направляет ребенка. Третий — мать ничего не запрещает ребенку и никак его не направляет, он предоставлен почти полностью сам себе. Результат интересен! Наименьший прогресс в том, чтобы разобраться с новыми для себя игрушками и вещами, научиться пользоваться ими и так далее, проявили дети, которым все запрещали. А наибольший — дети, которых даже не направляли, и не навязывали свое мнение ни в какой форме. Возможность исследовать мир самостоятельно открывает перед человеком еще большие возможности в его развитии. Я прожила в общежитии питерского вуза несколько лет и видела десятки «детей», которые, вырвавшись, наконец, из родительских ежовых рукавиц, сходили с ума вдали от дома. Их буквально сносило. Потому что, имея внешние запреты, они не смогли сформировать собственный стержень, силу воли, мнение и способность отвечать за свои поступки. За них отвечали и думали мамы и бабушки, а теперь еще и государство активно взялось, чтобы окончательно лишить человека и общество возможности саморегуляции».

С этим я склонна согласиться, уж сколько я видела таких тоже — девочек из приличных семей, которые вырывались из-под родительского контроля. И их тоже можно понять: девочка из приличной семьи — это крест, который бывает слишком тяжело нести. Лично я всю жизнь отбиваюсь от этого навязываемого мне образа. Люди, как известно, судят по внешности. Скромная девочка в очках на первой парте, говорящая правильным языком. Что о ней можно подумать? Отличница, не иначе. Но я никогда не была ни отличницей, ни тихоней по характеру. Несоответствие внутреннего и внешнего всегда приводит к нехорошему раздвоению, которое, впрочем, можно преодолеть с возрастом. Здесь мы возвращаемся к запретам — в приличной семье, например, не принято употреблять ненормативную лексику. По-крайней мере, при детях, поэтому даже дедушка-военный ходит на цыпочках, четко разделяя свой дом и гарнизон. Нужно ли создавать для ребенка столь стерильную атмосферу? Я сомневаюсь в этом, особенно учитывая, что при выходе в собственный же двор он в любой момент может услышать «нехорошие слова» от первого попавшегося алкоголика. Еще более непонятны страхи некоторых филологов перед «плохими словами», которые тоже являются частью языка и не могут не быть объектом такого же научного интереса. Важнее, мне кажется, научиться чувствовать контекст – когда какой язык уместно применять. Но это не означает введения табу: «никогда не матерись при ребенке»! Тут как раз недавно разговорились с еще одной «девочкой из приличной семьи» на эту тему — сколько лет ей понадобилось, чтобы преодолеть издержки хорошего воспитания и научиться говорить с рабочими на их языке. Ведь когда нам нужно починить кран, наладить свет, мы вызываем мастеров, которые сразу интуитивно чувствуют, кого можно обмануть, а кого рисково. Излишняя интеллигентность, которая заметна и по речи в том числе, в таких отношениях — сильная помеха. Не говоря уже о тех случаях, когда вы вознамерились при помощи наемных рабочих построить дом или отремонтировать квартиру.

«Почему я настроена радикально против любых запретов? — говорит Марианна. — Потому что система ценностей должна формироваться внутри каждого человека, и только тогда она будет подлинной. Цензура же формирует разве что двойную мораль».