2017: несостоявшийся российский Миллениум

2017 год мы встречаем, «как всегда». Как и всякий Новый год: лучшие надежды, забудем-всё-плохое, побольше гирлянд, шампанского и салата оливье. По общему ощущению — ушедший, 2016-й, високосный, был тяжеловат. В экономическом плане он был, кстати, даже не такой провальный, как 2015-й (авторитетно вверну как человек, работающий со статистикой). Но какой-то усталости от трудностей, что ли, у людей прибавилось. Символично, что администрация Уфы перед самым праздником отменила новогодний салют, без которого площадь Ленина не обходилась вот уж лет 15, причём горожане это решение встретили как-то буднично, можно сказать, и не заметили. Официально администрация прикрылась трауром, связанным с авиакатастрофой в Сочи (хотя день траура и Новый год разделяли пять дней), но, как стало известно журналистам, неформальное решение не тратиться на салют город принял ещё в ноябре. Тоже — символичное сочетание причин. И прагматичное «затянем пояса», и гнетущее впечатление, которое произвели на россиян в самом конце года — сначала массовое отравление «боярышником» в Иркутске, потом трагедия с Ту-154, упавшим в море. Словом, заканчивался год как-то не слишком празднично, но все мы привычно стряхнули тревоги и встречаем 2017-й с лучшими надеждами.

В этих цифрах самое удивительное — то, как буднично все отнеслись к самому понятию «семнадцатый год». Как все помнят, когда-то (давно и недолго) модным было такое нарицательное — «миллениум». Это словечко вмиг заполонило все газетные страницы (тогда ещё бумажные), где-то начиная со второй половины 1999 года. Сама идея «обнуления» эпохи как-то здорово всех если не пугала, то подбадривала. Прощаясь в ту новогоднюю ночь со страной, Борис Ельцин совершенно точно подчеркнул (точнее, это, видимо, вспомнили и подметили его спичрайтеры), что «мы все прикидывали, сколько будет нам в 2000 году. А нашим родителям? А нашим детям?..». Я-то, встречая 2000-й год в 16-летнем возрасте, конечно, не прикидывал... Хотя нет, вру, в глубоком детстве тоже, кажется, прикидывал: ого-го, мне будет целых 16 лет!.. Ну а мама моя за новогодним столом сказала: «Да, точно, так и было, мы все думали — 2000-й год, это ж сколько нам будет лет, не верится, что он наступит!..»

Радостный психоз вокруг «нулей» имел под собой и лёгкую фактическую базу. Считалось, что компьютеры, в «основах» которых даты — из экономии символов — писались двузначно (типа: 31.12.99), сойдут с ума от обнуления, и это может быть чревато техногенными авариями. Но на практике ничего такого не произошло, кроме какого-то мелкого, рутинного сбоя на атомной станции в Японии (видите — так истерично его освещали СМИ, что я даже через 17 лет помню). Когда родственники звонили из другого часового пояса, где двухтысячный ещё не наступил, они кричали в трубку: у вас лампочки ещё не повзрывались, светофоры на улицах не отключились?..

Это всё к тому, что «семнадцатый год» для россиян должен был значить — психологически — примерно то же самое. Во-первых, слишком уж вдолбили это словосочетание в подкорку за много десятилетий. Я сейчас имею в виду, прежде всего, старшее поколение. Довольно долго школа, пресса, весь «контент», окружающий советского человека, убеждал его, что ничего не было до 1917 года, то есть было, но это было как бы «до нашей эры». Во-вторых, на протяжении всей советской эпохи царил культ юбилеев 1917 года. 50-летие Октября сделали едва ли не пиковой точкой всего, что происходило в 60-х, и уфимцам может напомнить об этом улица в центре города. Последний большой юбилей, который ещё праздновали на государственном уровне, был 70-летие Октября. Это даже несмотря на то, что вовсю бушевала перестройка и начали звучать уже разные точки зрения на нашу историю. Это я уже не то что «помню», но родители выписывали «Огонёк» (а кто его не выписывал? — и вспомните эти большие, неформатные журналы на роскошном тонком глянце, очень красочные), и я его потом ещё долго листал. Все номера второй половины 1987-го — в красных юбилейных тонах, несмотря на весь крайне «ёрнический» пафос этого издания в целом.

Можно себе представить (вернее — трудно себе представить!), как выглядел бы год столетия Октября, не сменись в России государственный строй. Пресса готовила бы нас всех к этому празднику года за три, всех, по крайней мере, «официальных лиц» распирало бы от значительности наступающей даты. Кстати, не исключено, что мы встречали бы этот праздник всё с тем же Генеральным секретарём. По крайней мере, Михаил Сергеевич живёт и здравствует. Это ведь он сломал традицию, что из Кремля — только вперёд ногами. Если бы он не захотел ничего менять, то, может быть, до сих пор оставался бы в должности, а каких размахов достигли бы славословия в адрес «гениального ученика Ленина» за эти 30 лет, трудно себе представить.

Но даже несмотря на смену эпох, поначалу все всё равно как-то ждали от грядущего 2017-го чего-то особенного. Воплощением этих ожиданий стал одноимённый («2017») роман Ольги Славниковой, получивший Букеровскую премию за 2006 год. То есть — вышедший больше десяти лет назад, в разгар «сытых» нулевых годов, которые уже очень не похожи на наши дни. В романе сюжет связан с тем, как «постмодернистское» действо, психоз вокруг столетия ключевых русских революций перетекает в настоящую революцию. Массовое костюмированное действо на площадях и в СМИ превращается из игры в реальное безумие. Ну, что-то вроде психоза «миллениума», только поострее.

И что же мы видим сегодня, в настоящем 2017-м?.. А ничего. Никому не интересны никакие столетия (за исключением чисто локального и официального проекта к 100-летию БАССР). Если бы о предстоящем юбилее несколько раз — и довольно скучно — не напомнил Путин, в том числе в своём послании, никто бы даже не обратил внимания. Он призвал к «историческому примирению», но оказалось, что мирить уже некого. Сегодня Россию раздирают совсем другие противоречия, никому не интересны ни «красные», ни «белые». Оказалось, что какое-то туманное «ожидание рубежа», которое чувствовалось даже десять лет назад (и роман стал памятником этому «лёгкому дыханию»), к 2017-му выдохлось полностью. Мы встречаем обычный год, который — по крайней мере, на этом, символическом уровне — ничем не отличается от 2016-го, 2015-го и любого другого. Он наполнен нашими частными ожиданиями лучшей жизни, но больше не несёт на себе никакой грандиозной нагрузки.

Может, и к лучшему.