У порога сельмага

Ну, здравствуй, правовое государство, о котором непрерывно талдычат на протяжении двадцати с лишним лет все политики. Кажись, ты наступило. Кажись, мы начинаем жить, трудиться, есть и пить в рамках правового государства. На каждое движение руки, ноги и глаза есть статья в законе. За каждое слово ты ответишь.

Уже почти не слышно привычного и закадычного «За базар ответишь».

— Это бизнес, старик: «Да? – Да!», «Нет? – Нет!», — говорит один молодой человек другому не менее молодому сверстнику.

Честное слово, не вру, сам слышал на пороге сельмага с красивым названием «Айгуль», как молодые люди вели деловой разговор.

Разговор происходил в райцентре, куда занесла меня командировка. Парни, судя по требованиям моды, были одеты соответственно: шлепанцы, спортивные штаны с лампасами, пиджачок кургузый поверх драной футболки, черные очки с хищным восточным разрезом, ну и шляпочка с узенькими полями. Разговаривали двое. И двое с каждой стороны, то бишь четверо, стояли поодаль, очевидно, выступая сразу в нескольких ипостасях — свидетелями, гарантами и силовой поддержкой. Они тоже были в очках, но молчали.

Никто, прошу заметить, не размахивал руками. Но беседовали на повышенных тонах. И потому окружающим слышно было, что на кону стояли деньги. Сумма, по местным меркам, огромная — 500 рублей. Поэтому парни готовы были стоять насмерть.

Депутаты местных заксобраний и думские законотворцы, понятное дело, принимают несметное количество законов в связи со сменой политического и экономического строя. Это, конечно, не означает, что вся эта тьма законов действует. Но основополагающие все же работают. Живет и торжествует святой принцип частной собственности, так и не уничтоженный за семьдесят лет советской власти в душах граждан. Уже не слышно, чтобы кто-то кому-то говорил с угрозой: «Ты что тут права качаешь?» На любое несогласие, на любой протест, на любое недовольство слышится корректное и безукоризненное: «Это ваше право».

Ты не согласен работать четырнадцать часов в сутки? Твое право обратиться в суд и оспорить притеснения работодателя.

Ты не согласен с действиями сотрудников правоохранительных органов? Ты имеешь право молчать до подхода адвоката.

Вот только для того, чтобы адвокат к тебе подошел вовремя, чтобы суд рассмотрел твое законное обращение, тебе нужны деньги, и немаленькие. Иди, зарабатывай. Куда? К работодателю. Другому. У него, конечно, рабочий день длится уже пятнадцать часов. Но что ни сделаешь для достижения законности и справедливости.

Ежели кто-то заподозрит меня в том, что я сокрушаюсь по поводу ушедшей советской эпохи с ее партийным и профсоюзным всесилием, таки ошибается. Если оглянуться назад, то можно узреть и оцепенеть от вида длинных очередей за молоком (колбасой, хлебом, обоями, финской «стенкой» и мохеровыми шапками и т.д. и т.п.). Можно услышать скрип железных качелей на детской площадке, огражденной ржавой сеткой-рабицей, где в жаркий зной качаются наши еще не выросшие дети. И эти очереди, и этот скрип качелей вызывали опустошающее чувство безнадеги. Неужели вот так всегда будет: дефицит, бесконечные очереди, балет, космос и скрип ржавых качелей — счастье советских детей?

Дети подросли. Они повзрослели. Но жизнь в стране, где плюс поменяли на минус (или наоборот?), остается по-прежнему непростой. И с минимумом суровых — советских — законов, как правило, карающих, и с максимумом новых демократических — кажется, донельзя гуманных — жить не становится легче и проще. Какое время приветствовать? Какое время благословлять? То, ушедшее? Или новое?

По мне, каждый миг прекрасен. Во всяком случае, здравствуй, государство, в котором мы живем и в котором живут наши дети. Приветствую частность человеческого существования вопреки или благодаря меняющимся трудностям, скудности или обилию правил людского общежития. Приветствую его усилия не сдаваться в любых условиях. Хочется жить легко и свободно.

Сказано кем-то из мудрых и печальных: лучше быть последним неудачником в демократии, чем мучеником или властителем дум в деспотии. Кто мы сегодня в нашей стране?