За что не получается простить родителей?

Такой вопрос, как взрыв глубокого пласта. Когда я задала его в своем блоге, то получила какое-то невероятное число комментариев. Попробуйте задать его своим близким и просто слушайте. Не критикуйте и не обесценивайте эти истории. Почти каждому человеку есть, о чем рассказать, когда спрашиваешь:

«Что вы до сих пор не можете простить своим родителям?»

Пауза. Взгляд уходит вглубь, в нас просыпается ребенок. Обиженный, сердитый. И тут же малыш засыпает под сладким флером общественного мнения. Конечно-конечно, мы все взрослые и все давно простили, наши родители старались, как могли. Это понятно. Но все же, что именно? Дадим слово тому угловатому подростку, тому школьнику, тому детсадовцу, которого вряд ли кто-то слушал много лет назад.

Те, у кого были относительно счастливые семьи, с дрожью в голосе говорят о том, что их не отдали в музыкалку и не отвели на танцы, не привили любовь к спорту. «Мне приходится наверстывать сейчас, я двигаюсь, как бревно!», — жалуются они. «Моя мама упустила момент, я читал с фонариком под одеялом, и теперь у меня сколиоз, постоянно болит спина». Это вторая группа жалоб — невнимание к здоровью, внешнему виду, гигиене детей. Очень хочется прервать рассказчика и спросить: «Почему же ты сам не пошел на танцы, не записался на легкую атлетику и не стал делать зарядку для спины?» Но мы же договорились не обесценивать откровения?

«Не могу простить, что меня однажды ударили», «Папа выпивал и бил нас с братом ремнем» — насилие запоминают надолго и не прощают многие. Даже если это был один-единственный шлепок подросшей обнаглевшей дочке, поздно вернувшейся с дискотеки.

Невнимание и предательство: «Папа нас бросил», «Родителям было не до меня», «Я был нежеланным ребенком», «Мама уделяла больше внимания отчиму, чем мне», «Они все время работали, а я общался с бабушкой». Знакомая история? Тут происходит странное: только что мы сочувствовали ребенку, как вдруг мы становимся на место родителей, и волна оправданий захлестывает нас. История становится объемной, играя нашим фокусом внимания — то я держу за руку огромного папу, то сжимаю ладошку маленького сына.

«Почему мама не ушла от него? Мы жили как в аду, я даже не знала, что можно иначе». «Они не любили друг друга, их брак вообще был ошибкой, для чего они мучили друг друга и нас своими скандалами?» «Мне пришлось стать взрослой в шестом классе, ведь папа и мама не могли о себе позаботиться». «Потом приехала скорая, бледная мама вышла из ванной, полной крови, и тут я поняла, что могло случиться что-то страшное». «Я же знал, что у папы есть кто-то на стороне, и мне было больно от этого»... После такого хочется просто молчать. Как много, оказывается, видят и чувствуют дети. Мы можем что-то скрывать, врать себе, а они замечают и страдают за нас.

И вдруг перед глазами встают разом все эти люди, наши родители, такие разные, пьющие, просиживавшие на работе дотемна, недолюбленные, не знающие, как передать свои чувства, растерянные, импульсивные, не терпящие чужого мнения, мечущиеся сами, как дети, боящиеся общественного мнения, старающиеся делать так, чтоб «не хуже, чем у других», жестокие, обиженные, плюющие на свои потребности... В квартирах, окнах домов, за оранжевыми шторами, на продавленных диванах, перед телевизором, падающие на скользком льду с полными пакетами продуктов, отсчитывающие мелочь из кошелька на кассе, наливающие суп, с собакой на поводке, поправляющие нам бант на голове перед началом учебного года. Такие разные, такие живые, желающие счастья нам. Пусть по-своему, порой неуклюже, неумело, пока страна рушится, мир трещит по швам, устои, скрепы, идеалы, экономика страны, все летит в пропасть.

«Да что мы хотим от них, они ведь тоже не в раю родились и жили, столько им пришлось пережить», — обычно так и завершается монолог о родителях. Мы выросли, стали одного роста с мамами и папами, потеряли где-то розовые очки, в которых они казались всесильными великанами, и приходим в гости к обычным людям. Пьем чай, слушаем, как барахлит сердце, как подорожали продукты, как заходили в гости внуки.

Окидываем взглядом прошедшие 20-40 лет, и от всей души хотим, чтобы мы сами стали лучшими на свете родителями, и бежим наступать на свои грабли, чтобы когда-нибудь наши дети задали себе этот вопрос: «Что я до сих пор не могу простить своим родителям?» У них будут свои претензии, можно не сомневаться.