Синяя и красная таблетка

В Средневековье меня бы давно сожгли. В словах я несдержанна, могу ляпнуть что-то, не подумав, мысль говорю прямо и остро, а из обиженных на меня можно отдельный полк собирать. Да что там далекое Средневековье, будь я взрослым человеком в 1937-ом, тоже вряд ли дожила бы до оттепели. Сгнила бы в застенках. Почему? До потому, что я простодушная, я искренне ржала бы со смешных анекдотов, тянула бы руку репрессированным и врагам народа, вслух возмущалась бы террору. Времена тотальной цензуры кажутся мне кощунством и надругательством над природой человеческого разума. Ум человека как гибкий, сильный дикий зверь, он мчится по лесу заблуждений вперед, к истине, продираясь через невежество, сияя в лучах вдохновения и открытий. И вот это чудесное животное, вольный волк или олень, оказывается в клетке, где прутья — эзопов язык намеков, страхи, звонки «оттуда», доносы на близких и липкая шарящая рука государства в личном пространстве.

«Как же здорово, что я родилась именно сейчас, на рубеже веков», — думала я. Простор открыт — весь мир лежит передо мной, пространства, идеи, книги и статьи, доступно все! С ужасом смотрела я фильм «Жизнь других» о бесчинствах Штази, читала антиутопии Замятина и Оруэлла и прямо физически ощущала, как не помещаюсь в рамки конформного большинства, как торчат из удобного серого прямоугольничка то пучок зеленых волос, то радужные шаровары, то вываливается очередная острота. Я помню это легкое время, начало нулевых, когда то ли я была моложе и смелее, то ли ветры дули в либеральные стороны, но говорить можно было просто и обо всем. Шутили про религию, открыто заявляли о нетрадиционных предпочтениях, снимали фильмы и писали книги. Да что греха таить, даже открыто, весело и задорно матерились в публичном пространстве, а тогда еще молодой глава государства признавался, что слушает нецензурные песни группы «Ленинград».

Прошло пятнадцать лет, и начались эти громкие дела — реальные сроки за лайки и репосты в соцсетях, буйство скреп и постоянная самоцензура. Как ходьба по минному полю — тут лайкнешь и нарвешься на мину, там вляпаешься в оскорбление чувств верующих, здесь в пропаганду свержения государственного строя, разжигание неприязни к социальному слою и экстремизм. «Был бы человек, а статья найдется», — все чаще говорят мои друзья слова Иосифа Сталина. «Пожертвовавший свободой ради безопасности не заслуживает ни свободы, ни безопасности», — отвечаю я им цитатой Бенджамина Франклина. Совсем с другого ракурса мы вспоминаем фильмы про сталинские чистки, антиутопии про тотальный контроль за частной жизнью и паранойяльное настроение в странах соцлагеря.

Сейчас мы сами ведем свои досье в социальных сетях, и, если задуматься, направить прожектор своей паранойи на профиль, то сразу высвечиваются подозрительные друзья, неблагонадежные репосты и высказывания. Каждое слово можно истолковать против тебя.

За 2015 год в России за интернет-активность было осуждено и отправились в тюрьмы 203 человека. Мы барахтаемся во всемирной паутине, связанные все со всеми, и полагаем, что ловец подойдет не к нам, а к кому-то другому. И в этой ситуации я вижу два пути: полная открытость и полная закрытость.

Стереть свои профили, сузить круг общения до наиболее предсказуемого и политически благонадежного меньшинства, жестко фильтровать базар, не ручкаться с теми, кто высказывается вразрез с линией партии. Ловить лукавые мысли, одергивать детей, когда они фантазируют, держать нос по ветру и смотреть, куда кого и как нужно вовремя лизнуть. Бить тех, кто оступился, ненавидеть тех, на кого покажут пальцем, меньше знать, крепче спать, пусть лошадь думает, у нее голова большая. Моя хата с краю, я человек маленький. Фальшиво улыбаться, прятать взгляд, врать, подсматривать за соседями и лихо подмахивать нужные бумаги, где осуждают неверных. А когда придут за тобой, кричать тоненьким голоском: «За что? Ведь я все делал правильно!»

Или выбрать открытость, распахнуть окна, говорить честно, смотреть в глаза, доверять полностью, без остатка. Верить друзьям и тем, кто рядом, заводить новые знакомства, понимать, слушать, принимать и любить. Не скрывать чувств, слушать внутренний голос, делать по правде, даже если неудобно и больно. Говорить «давай обниму», «я очень хочу тебе помочь», «я люблю тебя», а потом обнимать нежно и крепко, помогать бескорыстно и любить без оглядки. Приходить к тем, на кого идут гонения, пускать в дом тех, кому нужна помощь. А когда придут за тобой шептать про себя цитату из книги «Дюна»: «Я не боюсь, я не должен бояться. Ибо страх убивает разум. Страх есть малая смерть, влекущая за собой полное уничтожение. Я встречу свой страх и приму его. Я позволю ему пройти надо мной и сквозь меня. И когда он пройдет через меня, я обращу свой внутренний взор на его путь; и там, где был страх, не останется ничего. Останусь лишь я, я сам».

И я стою на распутье, как тот витязь, копье мое опущено, а на челе тяжкие мысли. Только где-то спасительно реет надежда и шепчет тихим речитативом: «Все не так ужасно, ты преувеличиваешь, все будет хорошо, простор все еще открыт, лети и ничего не бойся». И мой витязь вздыхает, поднимает голову к небу, шапка падает на землю, он бросает копье и взмывает вверх.