Спасительница

Ляля была дура. Нет, не в том смысле, что все женщины немного глуповаты, а блондинки — тем более, нет. Ляля была дура абсолютная. И даже традиционные эпитеты, сопровождающие это слово, типа круглая, набитая, шпаклеванная и т.д., не могли передать того, какая она была дура. Писать она научилась только ко второму классу, считать до ста — к четвертому, а таблицу умножения не освоила вовсе. Тем не менее, по окончании школы в табеле у нее стояли одни пятерки. Так же блестяще она закончила финансово-экономический институт, хотя за пять лет ни один преподаватель ни на одном экзамене не задал ей ни одного вопроса.

Папа у Ляли был генеральным директором огромного нефтеперерабатывающего завода, на котором работало практически все население города. И к тому печальному вечеру, когда его скосил инфаркт, дочь имела огромную квартиру, аккуратный «мерсик» и кругленькую сумму в банке. Мама, царствие ей небесное, тоже долго не зажилась и оставила девушку один на один с таким сложным и непонятным миром. И если бы не бойфренд Виктор, известный в городе бизнесмен, водивший Лялю всюду чуть ли не за руку, быть бы ей жертвой какого-нибудь брачного афериста или просто стихийного бедствия, потому что она вечно забывала выключить газ, воду, утюг, теряла ключи и сроду не ставила автомобиль на сигнализацию.

Однажды, сдавая назад со стоянки возле офиса, где она работала секретаршей у старого папиного друга, Ляля стукнула проезжавшую мимо древнюю «шестерку». Из этого ржавого корыта вылез наглый мужик и стал матом орать на Лялю, требуя каких-то бешеных денег на ремонт. На Лялин звонок примчался Виктор и дал мужику сто долларов, но тот все продолжал разоряться. Тогда Витя дал мужику в глаз, тот сел в свое корыто и исчез. Словом, без Виктора Ляля была как слепая сирота из Тетюшей, оказавшаяся на улицах Нью-Йорка.

И в тот памятный день все было бы хорошо, если бы Виктор не уехал в командировку. На проспекте Нефтяников ее остановил рыжий сержант и, хитро подмигивая, заявил, что государственный номер на ее машине не читается. «Как же не читается? — удивилась Ляля. — Вот же буковки». Сержант заржал и потребовал «штуку». У Ляли оказалось только триста. Дэпээсник взял деньги, отобрал права, снял номер и уехал, предложив явиться на следующий день в какой-то МУРСТ. Кто такой МУРСТ, Ляля не ведала и позвонила Виктору. Тот объяснил, что МУРСТ — это не человек, а межрайонное управление регистрации средств транспорта, что находится оно там-то, что ей нужно немедленно ехать туда и обратиться к подполковнику Прохорову, сказав, что она от Витьки-Бугра, и Прохоров отдаст ей номер и права, а они с ним потом сочтутся.

В этом МУРСТе было не протолкнуться от мужиков, которые ругались из-за места в очереди. К двери с надписью «п/п-к Прохоров» было особенно много народу, но самого п/п-ка не было. Тогда Ляля обратилась к первому пробегавшему по коридору офицеру и, как могла, разъяснила ситуацию. Тот матюкнулся, сказал, что Рыжий обурел в корень, что по нему давно плачет служба внутренней безопасности и повел ее к майору Сиволапову. Здесь он посадил Лялю на скамеечку рядом с каким-то мужиком и сказал, что успеха не гарантирует, потому что Сиволапов — тоже жук порядочный. «Если что, девушка, вы ему дайте», — сказал офицер и ушел, не объяснив, что нужно давать. Поскольку последние Лялины деньги забрал сержант, Ляля поняла указание офицера, как женщина, у которой ничего нет, кроме самой себя. Ну, дура...

Рядом сидевший мужик почему-то обильно потел, постоянно доставал из кармана то пухлую пачку денег и пересчитывал купюры, то мобильный телефон и пялился в кнопки. Наконец из кабинета майора вышел очередной посетитель, и Ляля сказала соседу: «Ваша очередь». Мужик вздрогнул, побледнел, еще раз облился потом и прохрипел: «Иди ты, я за тобой». Ляля пожала плечами и вошла.

Красномордый дядька, сидевший за столом, заваленным автомобильными номерами и бумагами, посмотрел на Лялю, как Робинзон Крузо, впервые после тридцати лет увидевший живую женщину, и плотоядно облизнулся. Потом он стал говорить, что даже не знает, как ему быть с такой недисциплинированной водительшей, что нарушение очень серьезное, что одним штрафом не обойдешься и может даже идти речь о пересдаче. Чтобы мотивировать свои слова, из которых Ляля ровным счетом ничего не поняла, майор указал на лежащую рядом с Лялей книжонку с надписью ПДД и сказал: «Дайте мне». Девушка восприняла сказанное, как сигнал к действию, сбросила с себя кое-какие предметы туалета и принялась делать то единственное, что она умела делать в своей жизни.

Вдруг, на грани бреда и яви, Ляля увидела, как в комнату через окно полезли люди в черном и с автоматами в руках. Они хоть и по-одному, но довольно быстро, забирались в кабинет, вдруг застывали от увиденного и, наконец, выпучив глаза, плотной толпой обступили пару. К чести майора Сиволапова, спорадических действий он не прекратил и лишь надел на голову фуражку. То ли от удовольствия, то ли от духоты у Ляли закружилась голова, и она потеряла сознание.

Придя в себя, Ляля узнала, что случайно оказалась замешанной в операцию по разоблачению «оборотня в погонах». Тот мужик, что сидел с ней рядом в коридоре, должен был передать Сиволапову меченые купюры, но порядком струхнул и решил пока отправить вместо себя Лялю. После передачи ему полагалось нажать кнопку на мобильном телефоне, и тогда ОМОН врывался в кабинет и брал майора с поличным. Но трясущийся от страха взяткодатель сделал это нечаянно в коридоре и как раз в тот момент, когда Ляля отрабатывала свои права и госномер.

Короче, Ляля, сама того не ведая, спасла Сиволапова как минимум от восьми лет тюрьмы. Майор, получивший лишь взыскание за аморальное поведение на рабочем месте, потащил девушку в ресторан и даже предлагал жениться, ради чего обещал бросить жену и двоих детей. Но Ляля была дура — ей было жаль сиволаповских малышек, да и к Виктору она уже привыкла. Словом, все осталось как есть, но с тех пор «гаишники» города отдают честь Лялиному «мерседесу» и говорят друг другу: «Вон, Спасительница поехала...»