Бедный, бедный Йонас

Сидим мы под горою, которая стоит над Геленджиком-городом, и разговариваем с Иваном Юрьевичем.

Он — муж своей жены Валентины Петровны, женщины немолодой, суровой, но красивой. Милые женщины, только вы знаете секрет, как, каким образом вы умудряетесь после 50-ти оставаться такими — немолодыми, но красивыми и привлекательными.

Иван Юрьевич — мужчина хоть куда. Допускаю без напряга, что женщинам на автобусной остановке, когда спускается с гор в город, чтобы закупить продуктов на неделю, он интересен как с авоськами, так и без.

Однако своей супруге он предан беспредельно. Сам себе дал команду: «Шаг влево-вправо — попытка к бегству, карается без предупреждения».

Женаты они не первым браком, что Иван Юрьевич, что Валентина Петровна. У обоих были обретения. Были утраты. На себе и по себе знают грустную мудрость строк о том, что приобретения потерь ценней других приобретений. То, что они нашли друг друга, считают божьим даром.

Ивану Юрьевичу, правда, досталось в этой жизни от судьбы по первое число.

С 14-ти лет на лесоповале. До 1948 года он жил в Прибалтике. Был Йонас Гробша. Потом в ходе жизни к фамилии приписали букву «с».

— Но те грамотеи были неправы, — говорит он. — Гробша я, а не Гробшас.

Сослали семью из Литвы в Сибирь.

— Помню, нас четверо детей в доме. Мать стоит над нами. И мужик в шляпе и черном плаще на пороге, тогда я боялся его, а спустя годы благодарю, — вспоминает он. — Умерли бы тогда от голода в Литве, в колхозе, если бы нас не сослали. А в Сибири мы спаслись.

Делил иркутский лес на делянки вместе с пленными японцами. Так что не только видел самураев, но и работал вместе с ними. Его, 14-летнего, назначили бригадиром. Он у них научился старательности.

В 1952 году японцев вернули на родину. Старательность в нем осталась. Работал изо всех сил. И семья осталась в живых.

Освоил профессии, которым тогда, а сегодня тем более цены нет: сварщик, монтажник, стропальщик, лесоруб.

Помотало Йонаса-Ивана по стране с названием Советский Союз, ох, и помотало. Пока на закате жизни не прибило к теплому берегу Черного моря. Встретились два одиночества и сошлись. И друг дружку поддерживают. Живут в садовом товариществе «Маяк». Практически круглый год. Иногда навещают городскую квартиру внизу. До автобусной остановки минут 10-15 пешком, а там по дорожке на транспорте общественном. Четыре года назад пережили здесь, в горах, и такую страсть, как наводнение, когда потоки с гор с шумом уносили машины, домашнюю живность и утварь, двух- и трехэтажные постройки, каменные дома, оставляя на месте русло семиметровой глубины.

Йонас этого кошмара не видел — спустился вниз, в город, за продуктами. А Валентина Петровна всю ночь провела на верхней пристройке их садового дома. Молилась и дрожала. Дрожала и молилась. Бог услышал ее. Утром встретила своего Ивана.

Так и живут. Сказать, что любят друг друга, значит, ничего не сказать, — они держатся друг за друга. Дорожат друг другом. Конечно, ворчат, ссорятся. Но это все — продолжение того, что мы называем любовью, а они — жалостью. Той самой, которая не унижает, а возвышает и спасает.

— Бедный мой Йонас, я его жалею, — говорит Валентина Петровна.

Это самое сокровенное признание, которое она произносит почти шепотом. Слышу эти слова ее только я. Она сама смущается от своей откровенности.

Иван Юрьевич не слышит. Он где-то возится по дому.

…Наша история, такая трагичная, и сегодня наполняет сердце гневом и скорбью. Пусть они будут — гнев и скорбь. Но никак не презрение и не пренебрежение. Когда слышу брезгливые выпады в адрес прошлого страны, почему-то вспоминаю простого и бесхитростного Йонаса. Пережившего войну, ссылку, лесоповал, Сталина, других генсеков — со счета можно сбиться, сколько их было. Живущего сейчас в маленьком домике над Геленджиком. Йонас не дает никаких ответов. Он просто пересказывает свою жизнь. Из его рассказов и запомнилась эта короткая фраза: «А в Сибири мы спаслись».