Сижу, смотрю в телевизор. На дворе — Новый год. На экране какие-то пацаны машутся с людьми в касках. Гости только что ушли, поэтому не могу понять, где происходит экранное действо — то ли в Берлине, то ли в Словении, то ли в Париже. Ко мне подходит соседский пятилетний малыш, которого оставили ненадолго, пока папу донесут дома, и спрашивает: «Дядя Айрат, а чо они дерутся?» — «Похоже, что-то не поделили», — отвечаю. «Я тоже недавно в садике с Виталиком подрался, — говорит ребенок после паузы. — Из-за Насти». «Из-за кого-о?» — «Это девочка такая. Красивая очень. Виталик сказал, что он ее любит, а я сказал, что я». — «Так это вы, значит, из-за женщины подрались?», — говорю, глядя на жену, которая зажимает рот рукой, чтобы не расхохотаться. Малыш смотрит на меня снисходительно-жалобным взглядом и говорит: «Не из-за женщины, а из-за Насти. Понял?»
Действительно, как это я не понял. Женщин на свете много, а Настя — одна…
Сначала очень хочется в Париж. Настолько, что думаешь: увидеть его и умереть. Потом приезжаешь, видишь и понимаешь: умирать не из-за чего. Ну, Париж, ну, поля, ну, Елисейские. Все так же, как у нас, только мусору на улицах поменьше, девки одеты во французское белье, и полицейские не такие злые и голодные, как в нашей провинции. И тогда становится обидно: почему этим — все, а тебе, простому арабскому парню, ничего. Тебе же невдомек, что местные целых 200 лет до этого кровь проливали, дабы быть сегодня при делах. Ты же не читал про Робеспьера и де Голля. Тебе нужно все и сразу. А тут еще какой-то чиновник обозвал тебя и твоих друзей «отбросами». Короче, бей, ломай, круши. Парижей много, а свобода — одна…
Сначала очень хочется в капитализм. Настолько, что думаешь: вот сейчас приедут американские консультанты, прошепчут какие-то экономические откровения, и рай в виде 12 процентов ежегодного экономического роста обеспечен. Потом приезжают, шепчут, и ты понимаешь: экономическая модель, которую тебе втюхали, не совсем подходит для твоего латиноамериканского пространства, а если точнее — не подходит совсем. Тебе же невдомек, что пока те эту самую модель освоили, у них за 200 лет случилась одна гражданская война и восемь кризисов. Ты же не читал Диккенса и Бертрана Рассела. Тебе нужно все и сразу. Поэтому ихний президент — «булшит», «подонок и фашист». Поэтому бей, ломай, круши. Моделей много, а Сирия — одна…
Переключаю телевизор на другой канал. Ведущий НТВ уже третий раз за день сообщает, что в США появилась радиостанция для домашних животных, и теперь кошечкам и собачкам, пока их хозяева на работе, не так одиноко. «Ой, мы получаем столько благодарностей!», — говорит в кадре хозяин радиостанции. От кого, интересно, от хомяков и домашних крыс?
Слушайте, почему мы не домашние животные, а? Как бы с нами было просто — сыграл песенку, помяукал в камеру, и уже не так обидно. Но нам, гражданам развивающихся стран, нужно все и сразу. А если сразу не получается, то мы начинаем бить, ломать и крушить. Как дети, для которых женщин много, а Настя — одна.
Кстати, в России на удивление тихо — ни погромов, ни антиглобалистов, и как всегда десять дней сплошного гульбища. То ли народ за 200 лет бунтовать устал, то ли мы уже цивилизовались и таки построили свой доморощенный капитализм. Но если это так, то почему же так грустно? Несмотря на то, что на дворе Новый год.