«Ожидание дач усилилось»: как мы провозгласили Год литературы

Все с важным видом подводят итоги 2015 года, поэтому я вольюсь в этот хор. Уходящий год был у нас Годом литературы, в связи с чем декларировалось много чего торжественного. Вспомним же, как это получилось. Как литература — вполне маргинальная, в нынешних-то реалиях, сфера — получила «персональный» год (и как у некоторых коллег снесло на этой почве крышу: вплоть до ожидания государственных дач). Началось, как водится, с Москвы: будущий Год литературы был провозглашен на федеральном уровне, и только потом его автоматически «продублировала» Башкирия (как это и бывает в последние годы). Я присутствовал, а можно даже сказать, участвовал; привлекался и состоял. Теперь свидетельствую на суде Истории.

Всё началось с электронного письма ранним ноябрем 2013 года. Его массово разослали через несколько фондов почти тысяче писателей — за подписями: Лермонтов, Пастернак, Толстой, Достоевский и др. Это был не сеанс вызова духов (хотя шутки про письма мертвых долго еще ходили по тусовке). Администрация президента РФ, составившая письмо, видимо, решила, что достаточного количества ныне живущих духовных авторитетов нет, и к писателям коллективно обратились потомки и правопреемники великих: вдова Солженицына, невестка Пастернака, правнук Толстого etc. Впрочем, некоторые из них не имели отношения к литературе (так, Достоевский-младший служит водителем троллейбуса), а степень родства некоторых не была ясна (как известно, у Лермонтова не было детей, так что кем ему приходится полный тезка, ныне живущий Михаил Юрьевич — загадка). Тем не менее, потомки обратились к современникам: мол, настало время обсудить роль литературы в России, в связи с чем адресаты приглашаются на большое собрание а-ля первый съезд советских писателей 1934 года. Участие Путина в этом собрании в самом письме не оговаривалось, но почему-то это было известно. В тусовке случился кратковременный истерический взрыв. Сие было до присоединения Крыма, но некоторые уже не хотели находиться с президентом РФ в одном зале. Пошли бесконечные разборки на тему «кто согласился — кто отказался», а также фантомные страхи. Все с ужасом (или с надеждой) ждали каких-то организованных голосований, воззваний, деклараций в духе «Российские писатели в едином порыве осуждают». Вопрос, с кем быть, для меня не стоял (сказал он, всплакнув). Мне как раз надо было сгонять в Москву по издательским делам, а неназванный в приглашении Кремль очень кстати оплачивал билеты и гостиницу.

И вот я там. И сразу с ужасом отшатываюсь за прокуренную штору. Писателей из регионов разместили в бывшем общежитии на Аминьевском шоссе. Это такое место, где стоят огромные градирни и трубы — там самая крупная ТЭЦ Москвы, а выглядит, как десять Чернобылей. Вдоль шоссе высотные общаги (возможно, раньше они относились к какому-нибудь гиганту типа ЗИЛа, но сейчас в них живут гастарбайтеры). От метро Кунцево ехать по пробке примерно час, притом я наивно надеялся закинуть вещи и мчаться обратно по своим московским делам. Но добравшись до общаги, я понял, что обратно в цивилизацию по той же пробке доедешь только к ночи. Смирившись, отправился в «комок» со встреченными коллегами. В темноте дворов кто-то кричал так, как будто убивали, а может, и убивали. И без того накрученные, российские писатели начали нервно выпивать.

К утру некоторые не закончили. Выезд к месту проведения собрания намечался на 7 утра, поэтому литераторов построили по-флотски: завтрак – в 6.30. Многие старшие коллеги завтракали водочкой. Я рассматривал причудливые знаки, которые они гордо нацепили на пиджаки: то были медали и ордена разных регионов, «шахтерские славы» и «герои Тувы». Мы было раскатали губу, что автобусы будут сопровождать с мигалкой, мол, к Путину же едем, но нет: так два часа по пробкам и ползли. Рядом со мной критики Андрей Р. и Екатерина И. строили сладостные планы о том, как теперь-то государство повернется к литературе лицом.

Собрание проходило почему-то в здании РУДН, зачищенном от студентов. По поводу чего коллега Герман С. возмущался потом в прессе, что нас не удостоили Кремлевского дворца съездов. Естественно, как и на всяком президентском мероприятии, паспортный контроль, досмотр и т.д. заняли больше часа. Некоторые писатели-москвичи, которых не везли с Аминьевского шоссе, приехали в РУДН, постояли в очереди, плюнули и уехали. Внутри бегали офицеры ФСО, по доброй традиции, предстояло долгое ожидание. Отчасти его разбавили семинары «по специальностям» – по проблемам прозы, поэзии и т.д., но разговор не получился, потому что все ждали непонятно чего. На наш семинар прозаиков вдруг пришел Валентин Распутин, уже довольно слабый физически. Я почему-то думал, что классика поприветствуют стоя, но все сделали вид, что ничего особенного не происходит. Вскоре всех пригласили в большой зал. Паника писателей, не знающих, чего ждать — то ли дач, то ли коллективного осуждения Майдана, – усиливалась.

Путин опоздал не так сильно, как обычно. Он вышел на сцену и провозгласил, что 2015 год будет объявлен Годом литературы. Писатели зааплодировали: ожидание дач усилилось. Те, кто решил не вставать, когда зал приветствовал президента, были несколько разочарованы: протест не был замечен, т.к. немногих бунтарей заслонили от камер спины встающих. Многие попытались компенсировать это текстовой трансляцией в соцсетях: от «Он сказал то-то» до «Мы еще ничего не подписываем». В основном во время речи я читал фейсбук, отмечая: надо же, оказывается, и этот коллега в зале, и этот. Все, затаив дыхание, ждали сенсаций, но если они и были, то касались политики, а не литературы, которой были посвящены больше общие слова. Вопросы и ответные речи были кратки; от драматургов почему-то выступил Сергей Безруков. После чего Путин умчался, а писатели растерянно отправились на банкет. Впрочем, обилие хорошего вина и водки скоро затмило их тревоги.

Радуясь общению с приятелями, которых давно не видел, с бокалом красного наперевес, под вспышки светской хроники давая комментарий «Независимой газете» (по телефону), – я распалял свое провинциальное воображение.

Решив потрясти его (воображение) еще больше, известный писатель Сергей Ш. пригласил меня в причитающуюся ему машину с шофером, в которой мы отправились по его многочисленным интервью: Сергей Ш. спросил Путина про узников Болотной, и теперь все СМИ хотели знать подробности. Выглядело это так: машина причаливала к какому-нибудь роскошному «Арарат Хаятт», в апартаментах которого сидела очередная радиостанция; герой поднимался на интервью, а свита, то есть мы, общались в баре. Дальше компания расширилась и отправилась в какой-то клуб, а я откололся и, не помня себя, поймал машину и отбыл в свой маленький Чернобыль.

Утром, с похмелья, выбираясь из гостиницы, я спустился в штабной номер, где принимали билеты и выдавали деньги, ставили какие-то печати. Посмотрев на печать, я узнал, кто от лица государства организовывал собрание. Это был «Росконцерт». «Символично», — подумал я и улетел в Уфу.

Через 13 месяцев, что соответствует беременности двугорбого верблюда, мы уже встречали Год литературы.