Явление Сергея Довлатова уфимскому зрителю

Речь не о читателе. Я говорю именно о зрителе. Именно ему явился намедни, а если быть точным, то в начале октября, третьего числа, Сергей Донатович Довлатов. Конечно, не собственной персоной, а в образе киношного героя, которого сыграл в фильме Cтанислава Говорухина неизвестный мне актер. Сыграл, конечно, худо, бедно и недостоверно. В этом инфантильном герое- актере трудно узнать реального Сергея Довлатова, хулигана, интеллектуала и задиру, боксера и драчуна, который первым в драку не лез, но сдачу давал мгновенно.

Почему недостоверно, я не знаю. Как не знает этого никто из зрителей и никто из жителей Уфы. Как не знал его лично и сам автор фильма «Конец прекрасной эпохи». Говорухин, к слову говоря, сам признается в этом. Он лишь однажды увидел его в одной из американских библиотек, когда собирал материалы о Солженицыне. Опальный Александр Исаевич в те самые восьмидесятые-девяностые годы затмил всех и вся. И кто это там сидел у окна в библиотеке, Говорухину показалось малоинтересным. Хотя библиотекарь с придыханием и волнением указывал пальцем Говорухину: «Вон сидит ваш знаменитый писатель». Говорят, для художника необязательно личное знакомство. Оно, напротив, осложняет и ограничивает творческую свободу и полет фантазии.

В общем, повторяю. В начале октября в Уфе демонстрировали на экранах столичных синема «Конец прекрасной эпохи».

Мы с женой сидели в шестом ряду на девятом и десятом местах четвертого зала. Зрителей было немного. Их было ничтожное количество. И я в угасающем свете перед началом сеанса подсчитал: я был семнадцатым по счету зрителем. Больше в этом зале № 4 на сто или двести мест никого не было. Из чего можно было заключить, что уфимцы встретили своего земляка не земляка, но уроженца Уфы с прохладцей. Я не говорю об этих семнадцати, среди которых были и мы. Они-то как раз реагировали очень живо на все диалоги, монологи, шутки, анекдоты, все нюансы, перипетии сюжета. И в них, седовласых, помятых жизнью, но хранящих в своем облике следы советской творческой богемы, угадывались свидетели той прекрасной эпохи, которая была далеко не так прекрасна, как ее назвал Говорухин. Ну, что прекрасного в том, что главного героя в самом начале поперли с работы из ленинградской газеты, а в конце выставили за двери таллинской партийной газеты? И чем оно, то время, отличается от нынешнего? И сегодня независимые, свободолюбивые и дерзкие журналисты с такой же легкостью вылетают из газет и журналов. И не только у нас в России. Но и в самой демократичной Европе и в самой свободной Америке тоже.

И сегодня, как и тогда (или тогда, как и сегодня), журналисты бухают, курят и сквернословят, не ведая ни стыда, ни совести ни перед коллегами своими, ни перед читателями, ни перед собою.

Легкий, как пепел, светлый, как седина, цинизм и сегодня, как и тогда, сквозит и витает вместе с сигаретным дымом над головами репортеров. И чем талантливее журналист, тем он циничнее, грубее и беспощадней. И ему прощается многое, как прощается многое шутам придворным. Многое, но не все.

В практически пустом зале стало ясно — и, полагаю, не мне одному — действительно, прекрасной эпохе пришел конец. Более того, о том, что она была прекрасная, знает только сам автор фильма и те его немногие уфимские зрители (среди которых и я, грешный). Она была прекрасной, несмотря на Хрущева, Брежнева и Андропова (на Горбачева, чтоб ему было пусто, вообще смотреть не хочется), только потому, что Говорухин, Довлатов и — прицепом — эти семнадцать зрителей были молоды. Печень была упругой, башка светлой, мысли ясными, характер небздливый, удар неплохой и стойка крепкая — с первого раза не собьешь. Да и со второго тоже. И, конечно, перо острое. Также таскали в горкомы, устраивали выволочку и вполголоса, с укоризной инквизиторов, замечали: «Неправильно понимаете ситуацию, не те ставите оценки».

Прошли годы. Наступило время компромисса. И оно уже не уходит. И компромисс, как гриб на березе, растет и растет, твердеет и твердеет.

У тех, кто сегодня не ходит на фильмы Говорухина, своя прекрасная эпоха. Говорухин ее не видит. И я, признаюсь, тоже не вижу — только угадываю, предполагаю и завидую. Но она есть, они, нынешние молодые, живут в эту свою прекрасную эпоху.

Есть подозрение, живет и ходит между ними по уфимским улицам другой Довлатов. Глядишь, он увековечит нынешнюю прекрасную эпоху.

А потом тоже найдется новый Айдар Хусаинов и, упорный и благородный, добьется того, что на доме, в котором родился новоявленный Довлатов, будет установлена мемориальная доска. И новые уфимцы будут проходить мимо этого дома с доской на фасаде и в упор не видеть ее, как они в упор не видят и не хотят видеть фильмов по Довлатову. И, судя по всему, читать его книги они тоже не хотят. Может, даже не подозревают, что был такой в двадцатом веке.

Бог знает, может, они правы?