Баллада об импортозамещении

Вьетнам середины восьмидесятых — это ложка экзотики в бочке нищеты. Голодранцы-детишки, облеплявшие наш автобус с криком «Линь со!» («Советский Союз!»), в надежде, что мы бросим в окно немного мелочи, надпись в магазине на пяти языках (в том числе на русском): «Будь осторожен, вокруг тебя карманники», бесконечные проститутки, от которых к вечеру рябит в глазах — маленькие, страшненькие, как обезьянки, но гордые осознанием своей таинственной восточной красоты… Короче, славное наследство, оставленное американцами. Очень напоминает Россию, ставшую такой десять лет спустя. Тоже, кстати, не без американской помощи.

А пока мы, советские туристы по комсомольской линии, пялим глаза на блеск и нищету Юго-Восточной Азии. Особенно потрясает кухня, запахи которой преследуют повсюду: сначала ноздри щекочет острый перечный, потом присоединяются томный мускатный, строгий мясной и, наконец, обоняние начинает путаться в толпе снующих вокруг ароматов. Над прилавками чумазых соломенных рынков висят гроздья свиных ушей, летучих мышей, пауков и земноводных.

За несколько дней путешествия сложилась устойчивая мужская группа с ярко выраженными алкогольными пристрастиями. Привезенную с собой водку уже выпили или выменяли на дешевые корейские видики, поэтому каждый вечер дружелюбный экскурсовод водит нас по лабиринтам улочек в поисках местного пойла, часть которого можно было бы выпить прямо на месте, а часть привезти домой в качестве сувенира. Тонкость мероприятия состоит в том, чтобы не нарваться на отраву и не окосеть на всю жизнь, став похожим на местное население. По словам нашего Вергилия, смерть от алкогольного суррогата мучительна, как от укуса пятнистой гадюки… Ну чем не Россия?..

Кстати, о гадюке. Каждый из нашей сплоченной группы намерен привезти домой не просто бутылку с иероглифами, но чтобы в ней плавало какое-нибудь членистоногое или пресмыкающееся. Тогда это было модно, и потом, спустя эпохи, я у многих своих знакомых наблюдал такие бутылки, которые годами стояли в сервантах, поражая гостей видом заспиртованных тварей.

Наконец мы находим лавку, в изобилии заставленную сосудами причудливых форм с живностью внутри. Решаем совершить контрольную покупку, взяв одну на пробу, а на следующее утро, если останемся живы, произвести массовый закуп. Выбор падает на литровую колбу с прозрачным содержимым, где в окружении белесых хлопьев парит та самая пятнистая гадюка. Хозяин лавки, счастливо щуря и без того узкие глазки, объясняет через переводчика, что гад провел в растворе достаточно времени, чтобы утратить все свои ядовитые свойства, но зато — приобретя другие. Поэтому следует сначала выпить жидкость, а потом сожрать змею, и тогда он, хозяин, клянется духами джунглей: эффект будет потрясающий.

Мы выкладываем за сувенир нехилые деньги и возвращаемся в гостиницу, сгорая от нетерпения. Поднеся рюмки ко рту, с трудом обоняем спиртовой запах. На вкус жидкость напоминает водопроводную воду, в которой сполоснули бутылку из-под водки. Нет, у нас тоже пиво разбавляют, но не до такой же степени, говорит турист, который выпил свой бокал до дна. Приходит осознание того, что нас надули, как воздушные шарики. Дома это тоже случается сплошь и рядом, но там знаешь, на кого потратить неисчерпаемый запас социальной злости. А здесь? Проехать двадцать тысяч километров, чтобы тебя кинул брат по классу...

Но валюту страшно жалко, поэтому с криками «Люди, помогите!» мы допиваем пахнущую спиртом жидкость. Меньше чем через час выясняется: туалет на этаже один, а унитаз на троих не делится. Наш кишечник бурно протестует против местной микрофауны. Змея свернулась колечком на дне бутылки и ехидно поглядывает, как мы бегаем туда-сюда. Мысль о том, что можно откусить от нее хотя бы кусочек, заставляет вновь занимать едва живую очередь в туалет.

К счастью, все заканчивается, и вот мы, усталые и похудевшие, сидим вокруг змеи, внимая растерянным оправданиям экскурсовода. Оказывается, никакого обмана нет. Гадюку действительно вымачивают в спирте, а потом, поскольку вьетнамцы крепких напитков не пьют, спирт разбавляют до консистенции детских глазных капель. И вообще, самым крепким напитком здесь считается пиво. Распивают бутылку на десятерых, сильно пьянеют, буянят, поют блатные песни про дядюшку Хо, а потом три дня болеют с похмелья и не ходят на работу.

— А водку вы разве не пьете? — спрашиваю я у экскурсовода.

— Водку могут пить только наши советские друзья, — строго отвечает тот, — у вьетнамца от водки прожжет желудок. А можно я возьму змею?

Мы с радостью, но едва сдерживая рвоту, дарим пресмыкающееся экскурсоводу. Он трепетно заворачивает ее в салфетку и уносит с собой. И что вы думаете? Все последующие дни он ничего не переводит, а просто сидит, покачиваясь, в автобусе и, счастливо улыбаясь, поет гундосые вьетнамские песни. Срываются несколько экскурсий. Наконец принимающая сторона предоставляет нового экскурсовода, и тот, узнав, в чем дело, начинает крыть своего коллегу последними словами.

Выясняется, что в заспиртованной змее активизируются какие-то наркотические вещества, и если пожевать кусочек этой нагайны, приход будет не хуже, чем от «герыча». Поэтому жидкость, которую мы вылакали, как последние лохи, нужна лишь для того, чтобы змея не протухла. Знающие ханойские пацаны выливают эту эмульсию в унитаз, а кайф имеют от жевания бывших обитателей серпентария. Век живи — век учись!

История эта воскресла в моей памяти после недавней встречи с одной знакомой, вернувшейся из Таиланда. Они с мужем так же, как мы двадцать лет назад, шлялись по Бангкоку в поисках кулинарной экзотики. Далее привожу ее рассказ почти дословно.

«За две недели путешествия мы перепробовали практически все: жареных тараканов, которые по вкусу напоминали наши семечки, вяленый горб верблюда, шашлык из мучных червей, семенники горной макаки. Тайский мы не знаем, на английском говорим чуть лучше, чем на тайском, поэтому каждое блюдо становилось открытием. Представь: приносят тебе суп, в нем плавают соленые собачьи уши, а узнаешь ты об этом только после того, как съел.

И вот за день до отъезда забрели в роскошный ресторан, который нам отрекомендовали как самый дорогой в Бангкоке. Стены его были разрисованы какими-то сороконожками и кишечнополостными. В меню не было ни одной знакомой буквы, но зато цифру $500 мы поняли сразу. «Пятьсот баксов за одно блюдо! Оно, наверное, офигенно вкусное!» — воскликнул муж и, подозвав официанта, ткнул в меню пальцем. Халдей что-то радостно залопотал, умчался из зала и вернулся с поваром в белоснежном сюртуке. Повар раз двадцать поклонился, а потом минут десять говорил по-китайски, видимо, расписывая достоинства блюда. Мы в ответ кивали, вежливо улыбались, а я думала, что если этот кашевар так долго про свое варево говорит, то сколько же он его будет готовить. Оказалось, две минуты!

Торжественные, как на именинах у императора, халдей с поваром внесли в зал огромную тарелку, прикрытую металлическим колпаком. Заиграла музыка, все посетители уставились на нас, и официант торжественно поднял крышку. Среди гор разноцветной зелени ворочалась здоровенная гусеница толщиной в руку младенца.

— Что это? — в ужасе спросил муж у повара.

— Финь-линь-минь, — закивал тот: типа, это как раз то, что вы заказывали.

— Я понимаю, что «минь», — сказал муж, — но есть-то это как?

Пока мы препирались, эта годзилла стала жрать зелень, лежащую на тарелке. Рот у нее был, как у свекрови, когда она орет, что я неправильно кормлю ее сына, поэтому зелень исчезала очень быстро. Супруг, было, попытался ухватить пару травинок, но повар отобрал их у него и положил обратно на тарелку.

— Фунь-мунь-сунь, — сказал он строго.

— Ну да, — обиделся муж, — ей «сунь», а нам что останется? Должны же мы попробовать, что нам принесли за официальную зарплату министра!

С этими словами он схватил вилку и воткнул гусенице в голову. Тварь изогнулась, пошла судорогами, громко пукнула и лопнула, забрызгав белоснежный сюртук повара своим желто-зеленым содержимым.

— Ну вот и поели, — сказал муж в наступившей тишине.

Вдруг официант завыл, как горная макака, а повар закатил глаза и грохнулся в обморок. Что тут началось! Прибежал хозяин, вызвали полицию, сбежались посетители, и все тыкали в нас пальцами и что-то громко орали по-китайски. На наше счастье в ресторан зашел перекусить сотрудник российского консульства. То, что он нам перевел, оказалось страшнее жареного таракана.

Оказывается, эту гусеницу выращивают пять-семь лет, прежде чем положить на тарелку. И суть блюда заключается в том, что, сожрав всю зелень, она начинает испражняться. Так вот эти самые экскременты и нужно есть, ибо в Таиланде это считается одним из изысканных деликатесов. И получилось, что мой муж зарезал курицу, то есть, простите, гусеницу, которая несет золотые, извините, какашки.

В итоге с нас взяли объяснения и отпустили с богом, потому что оказалось, что гусеница застрахована на крупную сумму».

— Нет, — вздохнула моя знакомая, — как ни крути, а в России лучше. Нас, конечно, тоже кормят всяким дерьмом, но значительно дешевле. Опять же, импортозамещение на носу.