Девочка плачет — зонтик улетел

На наш уфимский парад я опоздал. Искал долго место, где припарковать машину. Все дворы на Российской были забиты.

На ходу пожалел маленькую девочку с мокрым от дождя и плакучих слез лицом умолявшую своего отца вернуться на площадь:

— Папа, на парад хочу!

— Ты вся промокла, — был непреклонен отец.

Ветер вырвал из ее маленьких ладошек зонтик и погнал прочь. Зонтик даже не упал на землю и не испачкался — он сразу взлетел вверх, яркий, легкий, как воздушный шарик. Эта утрата совсем сразила кроху — она зарыдала горестно и безгранично. Все слилось в ее детском горе: и парад, с которого ее увели, и зонтик, который улетел…

Я в руках держал упакованные в полиэтиленовые пакеты портреты своего деда Афанасия Яковлевича Макарова и нашего родственника — Александра Семеновича Симдянова. Александр Симдянов не вернулся с войны. Их самолет сбили над Прагой 7 мая 1945 года. Осталась от него одна фотография. Он эту фотокарточку прислал своей сестре — моей бабушке Вере Семеновне за год до смерти с пророческой надписью: «Смотрите на мертвые черты моего лица и вспоминайте меня жЫвым». Так и написал — через букву Ы. Но попробовал бы кто-нибудь из нашей семьи посмеяться над его неграмотностью…

С проспекта исчезли строгие колонны военных и курсантов. Я был еще спокоен.

Но когда двинулась нестройная, но такая мощная и грозная колонна Бессмертного полка, вот тогда сердце мое дрогнуло. Я тысячу раз себя выругал за свое опоздание.

Было ощущение, что я подвел их своим опозданием. Будто это не я, а они из-за меня опоздали и не успели встать в общий строй.

И когда Бессмертный полк — портреты в руках уфимцев — проплыли мимо, я в бессильном отчаянии, стремясь присоединиться к проходящему полку, поднял своих предков-заступников — лейтенанта Макарова и младшего лейтенанта Симдянова. Почему-то вспомнил бедную девочку с улетевшим зонтиком и чуть не заревел сам.

Дед мой умер в 1975 году в Оренбургском военном госпитале. От ран, которые нанесла ему война. Она достала его через 30 лет. Я до сих пор помню тот ослепительный солнечный морозный январский день в госпитале. Я сдал последний экзамен зимней сессии в институте и сразу же поехал к деду. С поезда, с вокзала рванул в госпиталь. Я стоял в коридоре. И вдруг услышал какой-то резиновый тягучий скрип, как будто по полу тянули резиновый канат. На убогой инвалидной коляске с велосипедными колесами ко мне подъехал старик и спросил:

— Ты внук Афанасия?

Я кивнул.

— Он тебя ждал всю ночь. Не дождался. Утром помер.

Дед был человек ворчливый и вечно недовольный. Про войну никогда ничего не рассказывал. Знал о нем одно: дошел до Берлина. Помню, 14-летним подростком, когда в военкомате вручали приписное свидетельство, мне пришлось заполнять какую-то анкету. В ней был вопрос: были ли у вас родственники за границей, где и когда? Я с пионерско-комсомольской прямотой написал в анкете как на духу: «Был. Дед. В 1945 году. Брал Берлин».

— Перепиши, — велел офицер, протягивая новую анкету. — Это не считается.

…Отсверкали праздничные салюты.

Отгрохотали танки и ракеты в солнечной Москве. Впечатлили. Но убедительнее военных был Бессмертный полк, волной прокатившийся по всей стране.

Он ошеломил своей мощью и там, в Москве, и здесь, в Уфе. В каждом городе и в каждой деревне.

Отмаршировали под проливным дождем коваными каблуками военные, кадеты, курсанты и промокшие до нитки барабанщицы.

Потеряла на марше не хрустальный свой башмачок неведомая уфимская Золушка, будущий полицейский в курсантских погонах на плечах. Она промаршировала по проспекту Октября 9 Мая в строю курсанток Уфимского юридического института.

Стихли фанфары.

Умолкли барабаны.

И черный башмачок остался лежать на асфальте.

Дождь то усиливался, то стихал.

И так хочется, чтобы Золушка нашла свой башмачок.

А маленькая девочка — свой зонтик.

А еще хочется, чтобы в наступившей будничной тишине наши бесценные ветераны Великой Отечественной войны не превратились потихонечку снова в «участников ВОВ».