«Крым наш?» как вопрос, которым троллят

Недавно у меня вышла новая книга, и в связи с этим наметилось некоторое количество интервью. Журналистов далеко не всегда интересует то, что связано непосредственно с новинкой (это и понятно: не все успевают прочесть), а вот какая-то политическая «перчинка» интересует часто. Как-то, взбудораженный шампанским на свадьбе друзей (был перерыв, пока молодые ездили фотографироваться на фоне памятников), я отвечал на вопросы испанского журналиста (да ещё и с помощью google translate), и доотвечался до того, что «мы с друзьями по ночам пьём водку и обсуждаем Путина с Медведевым». Наши испанские издатели так потом были озадачены этими скандальными признаниями («Так на вас не похоже!»), что мне пришлось оправдываться как раз таки коварством google translate, который неправильно меня перевёл; впрочем, я отвлёкся. Я хотел рассказать, что всё чаще такой политической «перчинкой» становится Крым: мол, а как вы относитесь к Крыму? — и такое каверзное ожидание. Вероятно, имеется в виду, что вопрос «Крым наш»/«Крым не наш» превратился для российского общества в водораздел, в опознавательную систему «свой-чужой», в вечный раздражитель. Я знаю немало людей, которые не хотели бы публично развивать эту тему, чтобы не создавать лишний раз поле для конфликтов, а само задавание такого вопроса превращается в своего рода троллинг: раз — и поставил человека в неловкое положение... Троллинг, водораздел, раздражитель; к этому набору эпитетов я бы прибавил ещё «коммуникационную катастрофу» — термин из лингвистики. Так называется ситуация, когда один другого не понимает правильно, или даже не хочет понимать.

Вот, придумал такой пример. Представьте, что живут два человека: пусть их будут звать Ваня и Вася. Вася негодяй, вор, наркоман и не знаю ещё, кто; допустим, он украл у Вани большие деньги, сжёг его дом и побил его ребёнка. Ваня разозлился, пошёл и убил Васю топором. Вот такая, понимаешь, загогулина. После этого нас всех просят высказать своё отношение к произошедшему. Но тут возникает проблема с пониманием слов. Один скажет: «Вася делал то-то и то-то, он совершил много зла», – а его в ответ заклеймят, обвинят в том, что он якобы оправдывает убийство. Другой скажет: «Убийству не может быть никакого оправдания», — а ему в ответ возразят: ты что же, обеляешь Васю со всеми его злодеяниями?.. Вот примерно такой же уровень взаимного непонимания (коммуникационной катастрофы) мы видим сегодня в случае с Крымом.

За словами «Крым наш!» кроется довольно много оттенков, иногда даже противоречащих друг другу. Во-первых, многие бывали в Крыму или просто знают (это всегда относилась к «общеизвестным фактам», насколько справедливо — я сейчас не оцениваю), что большой пласт крымских жителей ощущал себя частью России, в моде были разговоры о неправильном «разделе имущества» в 1991-м, и даже в бытовом устройстве жизни на полуострове это всячески подчеркивалось: я сам помню и то, как квартирная хозяйка не хотела брать гривны («только рубли»), и то, как в местном банке отказывались обслуживать по загранпаспорту, требуя внутренний российский (тот, где стоит прописка). Говорят, впрочем, что эти бытовые настроения сейчас пошатнулись, поскольку совсем не такую Россию крымчане себе представляли (имею в виду цены и всё прочее): об этом много пишет знакомый литератор из Севастополя Платон Беседин (в свежем номере уфимских «Бельских просторов», кстати, публикуется его повесть). Не знаю, я «не в материале», да дело и не в этом. Просто часть россиян говорит «Крым наш!» по этой причине, из бытового убеждения, что вот жители Крыма всегда этого хотели, и вот получили.

Во-вторых, часть россиян исходит из представления, что, останься Крым в составе Украины (да, к тому же, с российским Черноморским флотом), всё это, в конце концов, превратилось бы в кровавую баню похлеще Донецка, — и тоже трудно судить, насколько это представление далеко от истины. Таким образом, здесь «Крым наш!» — это выражение радости, что такого развития событий удалось избежать.

Всё это к тому, что «Крым наш!» звучит по-разному, и неверно грести всех под одну гребёнку, представляя, что 85 процентов населения страны радостно потирает руки от того, что удалось оттяпать что-то из потерянных в 1991 году богатств, и, мол, сил наберёмся — ещё и Киев обратно заберём, и Минск. А именно так это отчасти выглядит (и уж точно — выглядит со стороны: мы удивляемся, что от нас отвернулся весь мир, — а что весь мир должен думать?..)

И обратная ситуация. Тех, кто говорит «Крым не наш», уже поголовно записали в предатели Родины. Массмедиа докрутили ситуацию до того, что этих людей обвинили не только в отсутствии сочувствия к соотечественникам (вы, мол, хотели, чтобы русских в Крыму вырезали, как кур), но и приравняли к тем, что в 1941-м желал победы Гитлеру. Вина их всё утяжеляется и утяжеляется (например, законами об «отрицании целостности страны») — с целью, чтобы эти люди и пикнуть боялись, ощущая свою гражданскую неполноценность и иллюзорную малость на фоне всего народа, который «в-едином-порыве». Но на самом деле большинство из этих людей — не меньшие патриоты. Просто они исходят из трезвого осознания того факта, что военным присоединением Крыма наша Родина нанесла себе удар, который, не исключено, будет стоить распада в будущем. Дело не в каких-то «санкциях». Послевоенное устройство мира делало такой захват части чужой территории невозможным; тот, кто на это решился, открыл ящик Пандоры, и его уже не выпустят обратно за флажки; да дело и не во внешней политике. И уж точно — это не «рассосётся само»: это всё равно придётся разгребать, только уже нашему поколению, через 20, 30 лет, и, возможно, в гораздо худших условиях. Люди, которые осознают это трезво, говорят «Крым не наш», и это не враги своей страны — они тоже патриоты, просто ставят во главу угла то, что так делать было нельзя.

А как?.. Болтологии на тему «если бы да кабы» в ответ, конечно, много, — мол, когда Янукович пришёл к власти, надо было не праздновать 49-летний договор по флоту (сколько майданов приходится на Украине на полвека?), а платить любые деньги, чтобы арендовать Крым на любых условиях (хотя бы по модели Гонконга)... Но это всё гадание на кофейной гуще. В реальности же тупиковость ситуации напоминает исследование социологов об отношении россиян к конфликту 1993 года, проведенное к 20-летию расстрела парламента. Не найдя правых и виноватых («Так было нельзя» — «А как было надо?»), народ самоустранился, и все сделали вид, что не имеют никакого отношения к внутреннему конфликту Ельцина с Руцким. Социология не выявляет даже никакого отношения к тем событиям. Возможно, что через 20 лет возобладает такое же отношение к замороженной «крымской» ситуации: не наша, мол, проблема.

Но это будет нескоро. А пока — люди не желают друг друга слушать и уж тем более не хотят разбирать оттенки в «Крым наш» и «Крым не наш». Одни видят в других воинственных захватчиков, другие говорят о «пятой колонне», «изменниках» и прочих «внутренних врагах». Поэтому на тему Крыма многим не особо хочется распространяться. Ну, или кому-то, может, нравится задавать друг другу этот каверзный вопрос — но тогда это надо отнести к садо-мазо практикам, а не к теме внутренней и внешней политики.