До Пушкина рукой подать

21 апреля исполняется 109 лет неизвестному русскому поэту Ирине Николаевне Кнорринг. Она родилась в селе Елшанка Самарской губернии, в родовом поместье семьи Кноррингов. Родители Ирины — мать Мария Владимировна Щепетильникова, дочь статского советника, и дворянин Николай Николаевич Кнорринг. Умерла за границей, в изгнании.

Гражданская война погнала ее ребенком вместе с семьей вон из России.

Я о ней никогда не знал, не ведал, потому что вся современная русская, то бишь советская поэзия ограничивалась у нас на филологическом факультете двумя женскими именами — Анны Андреевны Ахматовой и Марины Ивановны Цветаевой. Всё. Дальше не ходи. Больше не смотри и не ищи. Страницы кончились. Впрочем, и они-то вряд ли были советскими. А что говорить о неведомой Ирине Кнорринг, которая эмигрировала из охваченной гражданской войной России за границу. И там вскоре умерла в сущности молодой. И там бы пропали ее стихи, если бы не благодарный и благородный ее сын Игорь.

А между тем, Анна Андреевна Ахматова говорила, что было бы сделано доброе дело, если бы была издана книга стихов Ирины Кнорринг. Говорят, она вышла только в 60-х годах ХХ столетия. Я в руках этой книги не держал. Но стихи ее впервые услышал от преподавателя Казахского госуниверситета Ксении Сергеевны Куровой-Бричкиной. А блаженный алма-атинский небожитель и поэт Александр Соловьев познакомил меня с сыном Ирины Кнорринг Игорем Бек-Софиевым. Он носил фамилию своего отца Юрия. К слову, тоже поэта.

Мне кажется, что я тогда этого знакомства не оценил. Наверное, это была небрежность молодости. Я приходил к Игорю Юрьевичу в гости, чтобы, во-первых, как всякий голодный студент, поесть, во-вторых, на сытый желудок послушать его рассказы о Франции, из которой он эмигрировал вместе с отцом в хрущевскую оттепель. Разумеется, в Москву их тогда никто не пустил. По сути, их сослали в Алма-Ату, по-старинному — в город Верный. Я слушал его рассказы о Париже. И мне они казались нереальными. Как можно было относиться к рассказам человека о том, как его качал на своих коленях бывший председатель III Государственной Думы Александр Иванович Гучков? Только как к фантастике. Я, вчерашний выпускник советского вуза, знал про Гучкова из учебников истории, в которых говорили об этом политическом деятеле только в насмешливом тоне, а в учебниках вместо его портретов помещались карикатуры на него.

Игорь Юрьевич жил за 25 километром, на даче под Алма-Атой. Или над Алма-Атой, поскольку дача была в горах. Вместе со своей женой Людмилой Дмитриевной Лезиной выращивал розы, которые они продавали оптом какому-то директору какого-то алма-атинского кладбища. На эти деньги они могли жить, покупать себе пищу, растить сына. Людмила Дмитриевна писала стихи, а Игорь Юрьевич готовил к публикации дневники отца и стихи матери. Я смотрел с изумлением и простодушием провинциала на них, удивляясь, отчего это в таких интеллектуальных семьях женщины не берут фамилию своих мужей.

Мы с Соловьевым таскали на носилках подсолнечную шелуху и рассыпали ее на розовые грядки. Потом Игорь Юрьевич брал нас с собой на переговоры с самым главным человеком на дачах — мирабом. Мираб — это царь воды. Они с царем курили трубку, вели беседу. Мы сидели рядом, вытирали кровь с поцарапанных шипами ног. Потом возвращались. И через некоторое время арык возле бексофиевской дачи наполнялся водой…

Потом мы прощались. Я пожимал руку Игорю Юрьевичу. И мы уходили.

Соловьев читал свои стихи вперемешку со стихами Ирины Кнорринг.

…Говорят, есть теория рукопожатий, по которой каждый из нас, грешных, опосредованно знаком с любым другим жителем Земли через цепочку общих знакомых. И цепочка эта состоит из пяти, не больше, человек.

Наверное, это так. И закон этот, очевидно, доказан математически. Я в математике не силен. Я ее с детства боялся, как и учителя математики. Я о другом: о том, как тесен мир, и как все люди близки друг к другу, даже если кого-то из них давно уже нет рядом.

Я не могу до конца осознать этой теории, но мне она представляется чрезвычайно волнующей. И кажется, что Анна Ахматова, Марина Цветаева, Ирина Кнорринг, Александр Соловьев — это не тени. Они рядом, они живые. И до Пушкина от них рукой подать.

1927