«Хорошей жизни» мы опять не заметили

Итак, похоже — все надежды на светлое завтра снова накрылись. Стоимость барреля стремительно падает (пусть мы даже и в глаза не видели никогда этого экзотического зверя), евро и доллар стремительно же растут; в СМИ растерянность и паника, и из каждого утюга мы услышали, что гречка в Уфе подорожала вдвое, — и это кажется принципиально важным даже тем, кто никогда не ест гречку.

Если отвлечься от личных тревог («Как кормить семью»), которые застилают взгляд почти каждому из нас, то, осмотревшись, можно увидеть две интересные особенности. Обе они связаны с восприятием нынешнего кризиса теми, кому сегодня 30 (ну, условно, — плюс-минус). Как известно, именно эти люди становятся в каждом обществе локомотивом как экономической, так и социальной жизни: молодые специалисты активно шагают по карьерной лестнице, заводят детей, двигают экономику всякими другими способами, вроде внутренней миграции и прочей ипотеки (ну, так в учебниках: у нас «молодые специалисты» мигрируют разве что в сторону Москвы, а ипотека по-прежнему под силу немногим).

Во-первых, к происходящему сегодня 30-летние относятся примерно так же, как к ядерному взрыву: это смесь паники, бездействия и уверенности в том, что ничего уже не сделаешь, ничего не спасешь. Здесь странную роль сыграла вся идеология последних 15-ти лет (когда я говорю «идеология», то не имею в виду только усилия пропагандистской машины государства: скорее, вся мифология общества вместе взятая). Ужасы 1990-1995, 1998 годов ведь не просто отложились в памяти людей. Они бесконечно преподносились как пример апокалипсиса, катастрофы, конца всего, и т.д., и т.п. — и иногда их настолько демонизировали в прессе «стабильных нулевых», что было непонятно, а как же, собственно, мы вообще выжили? «Мы» здесь условное. Нам-то (нынешним «30-летним») выживать как раз не приходилось: да, мы помним и талоны с очередями и пустыми прилавками, и сменившую их дикую скачку цен, и безденежье в семье, и даже гуманитарную помощь в виде просроченных пайков армии США (таковые году в 93-м распространялись среди уфимских пенсионеров: я пробовал, ничего особенного). Но нам-то лично — в силу возраста — не приходилось зарабатывать в этих условиях и кормить семью. Этого навыка нет. Есть только гремучая смесь детских впечатлений (и представлений) с современными газетными страшилками а-ля Страшный Суд: право, пореже стоило бы повторять мантры про «лихие 90-е, к которым мы, к счастью, никогда не вернемся», чтобы не накликать их.

Именно в этом преуспела пресса нового века: в заклинаниях, что это, во-первых, был ужас-ужас-ужас, от которого нас спасла новая генерация политиков (не будем называть имен), а во-вторых — что это никогда не повторится, потому что с упомянутыми лидерами этого не может быть. В итоге, сценки вроде обвала рубля превратились в иллюстрацию того, что страшно, но в реальной жизни не грозит (это примерно как кадры ядерного взрыва по телику). Естественно, увидев сейчас живьем, как евро растет на четыре рубля в день (как было, например, 3 декабря), мы испытали примерно такое же состояние, как если бы увидели ядерный гриб в окно собственной кухни. Все в разных стадиях паники. Одни ожидают немедленной катастрофы — почему-то масштаба не меньшего, чем в 1991 году (распад страны входит в комплект?), другие засунули голову в песок и повторяют бодрую официальную риторику. Почему-то нет ни золотой середины, ни сколько-нибудь конструктивного подхода — что происходит и что делать.

И во-вторых. Общественное мнение тут же начинает ковать новый миф, на смену «лихим 90-м»: теперь нам предлагается поверить в десяток богатых, сытых, «тучных лет» (как любят повторять в прессе, цитируя Ветхий завет), которые теперь скрылись от нас, как Атлантида. «30-летним» в это и нетрудно поверить — задним числом. Может быть, какой-нибудь 2005 год действительно был настолько хорош, как нам его теперь описывают, просто мы к нему как бы не успели: действительно, в 20 все ведь живут легкомысленной молодой жизнью, что-то зарабатывают, что-то, похожее на жилье, снимают, иногда даже успевают обзавестись семьей, но никто не думает ни о чем серьезном... Теперь-то мы слышим, что «вот тогда жилось богато и стабильно» (оказывается), но, боюсь, тут уместно вспомнить грубоватую фразу из мемуаров покойной Нонны Мордюковой. На излете советской эпохи, выпивая водку с подругой — такой же пожилой актрисой, она в запале кричит: «Ты говоришь — «коммунизм», «коммунизм», а зад голый и у тебя, и у твоей матери, и у матери твоей матери». Когда хорошо жили?.. Не знаю, что это за такая «красивая жизнь» «стабильных нулевых» скрылась от нас в ностальгической дымке.

Что, может, кто-то мог купить жилье? От хорошей жизни стариков прессанули знаменитой «монетизацией льгот»? А это 2006 год, разгар «стабильности», как нам рассказывают теперь... Где нацпроекты? Где что? Перед глазами примеры стольких людей, добросовестных работников, которые именно в эти годы настолько погрязли в кредитах (если что-то и расцветало буйным цветом, то кредиты), что бесконечно занимали и перезанимали у банков в психологической атмосфере, близкой к началу «Преступления и наказания».

Или, может быть, любому поколению нужны мифы о неких «сытых временах», которые вот недавно были, а значит, скоро опять будут?.. Раньше в таком качестве выступало размытое «доперестроечное» пространство, но ведь тоже сомнительный пример, если так объективно посмотреть. Родители ходили на открытие торгового центра «Башкирия», это было в середине 80-х. Запустили людей в огромные новые залы («Башкирия» впечатляла и позже: там можно было покататься на настоящем эскалаторе, совсем как в московском метро, правда, он почти никогда не работал). Величие этих залов только подчеркивало кричащую пустоту прилавков: товаров было так мало, что их не смогли даже «размазать» тонким слоем. В этой безбрежной, залитой светом пустоте «Башкирия» производила жутковатое впечатление. Вряд ли кто-то думал, что позже эти пустые прилавки объявят едва ли не лучшими временами накануне экономического коллапса. Так не лучше ли не превозносить одни годы и не демонизировать другие, путая тем самым новые поколения, а просто признать, что никогда особо хорошо не жилось? Но, может, и особо плохо тогда тоже не придется.