В июле 1968 года только что смонтированный, еще не выпущенный в прокат фильм «Доживем до понедельника» показали делегатам Второго всесоюзного съезда учителей. Педагоги аплодировали стоя этой «скандальной» и «революционной» картине. Крамолы, если вдуматься, было достаточно: молодежь (и отдельные педагоги) на экране «распоясались» не хуже своих сверстников в бунтующем Париже тех дней. Доходит до того, что сжигают тетрадки с сочинениями, потому что, как выразился один из героев, сочинения — это не творчество и свободное изложение своих мыслей и чувств, а принцип «двух У» — угадать и угодить. Ну, «Счастье — это когда тебя понимают» — все оттуда запомнили.
Школа посмотрела фильм, поаплодировала — и продолжила размеренную работу по воспитанию «правильных» детей. Лет через тридцать после той премьеры (и, соответственно, лет пятнадцать назад) «Комсомолка» напечатала колоритное школьное сочинение: соцсетей тогда не было, и всякие подобные приколы массово — без помощи газет — не расходились. Некий школьник (пробило же человека на искренность, и где? — школа — место для искренности?!) робко признавался, что не понимает, чем его должна восхищать Катерина из «Грозы», — тем, что изменила мужу с первым встречным?.. Ну, конечно, было написано не так, а вполне сдержанно и даже логично, но, тем не менее, под текстом красовалась жирная двойка. Наверное, она надолго отбила у человека желание излагать собственные мысли в жанре, который называется «сочинение».
Я вспомнил эту историю на днях, когда участвовал в необычном эксперименте: уфимские писатели готовили для учителей пробные тексты итоговых сочинений для выпускников. Напомню, что в этом году — да буквально уже через две недели — в школах впервые напишут выпускные сочинения (до этого лет пять надо было лишь заполнять клеточки на ЕГЭ по русскому), в связи с чем все участники процесса пребывают в легком шоке... Нет, никто не подвергал меня и моих коллег обструкции, как это происходило в «Доживем до понедельника»; наоборот, разговор с педагогами получился, нас даже хвалили и признавались, что используют наши тексты как источник и пример каких-то выгодных поворотов темы, взгляда на литературный материал... Но все же было, о чем задуматься. Даже не в контексте «сочинений» (в конце концов, это частности), а в том, насколько школа готова поддерживать и развивать свободную мысль, творческую натуру, креативность ученика. Или же выстроена такая иерархия, что подросток (замуштрованный всем, в том числе и пресловутыми клеточками ЕГЭ) боится — или уже не хочет — сделать «шаг влево, шаг вправо» перед учителем, а учитель замуштрован еще больше — «вышестоящими инстанциями». Так или иначе, но на втором часу разговора реплики вроде: «Вот вы так пишете, а детям нельзя писать просто «Александр Сергеевич», надо писать «А.С. Пушкин», как требуется» — не казались уже даже забавными.
Классический конфликт между чувством и долгом разрывал учителей, и наблюдать это было странно. Порой это граничило с раздвоением личности. То начинали хвалить слово «одинокость» как удачную находку в контексте лермонтовской темы, то одергивали сами себя: «Нашим детям изобретать авторские слова нельзя, это бы зачли за речевую ошибку». То сокрушались, что «использование плеоназма «величайший из великих», скорее всего, будет приниматься как ошибка (тавтология)», хотя в контексте им нравилось. Когда прозаик Игорь Фролов начал с того, что нормативная тема сочинения по Лермонтову сформулирована не очень удачно, и он предлагает вот такой вариант, все горячо согласились, но тут же с задних рядов донеслось почти мстительное: «Экспертам не нужно было говорить, что это писали грамотные и профессиональные люди. Если бы эта работа была подписана учеником, то была бы подвергнута критике. Вы оговорились, что тема вас не устраивает, — так вам бы за это влепили по полной».
Почему наши учителя застегнуты на все пуговицы и так боятся любых отступлений от методичек и учебников?.. Иногда в этом виделись почти корыстные мотивы, когда звучало, например: «Это произведение писателя. Надо быть одаренным ребенком, окончить Литинститут (кстати, никто из участников эксперимента Литинститут не заканчивал — прим. авт.), получить жизненный опыт и развить в себе любовь к Лермонтову... Это не сочинение, потому что мы сами так не напишем». Остается только надеяться, что учительница, произнесшая такой страстный монолог, просто неудачно сформулировала последнюю фразу. Потому что иначе легко заподозрить, что для учителя главным критерием может служить «Способен я сам так (написать, решить, выступить) или не способен». А если да, то сколько Ломоносовых и Ландау нам «зарубят» еще на школьной скамье.
Но — вряд ли все же так. Куда правдоподобнее все звучало, когда учителя в порыве откровенности называли истинные причины всеобщей школьной несвободы. «Мне кажется, сегодня нам показывают, насколько критерии жесткие, и зря учитель имеет такую инструкцию. Мы хотим видеть творческое, незашоренное, личное. У нас сердце замирает, слезы наворачиваются, когда мы слушаем, а мы вынуждены говорить — это плохо, это плохо. И Пушкин, и Лермонтов получили бы у нас незачет». Именно инструкции, давление чиновников всех мастей, которых очень много в сфере образования, страх бесконечных проверок, — кстати, и нынешнее сочинение тоже будет перепроверяться вне школы...
То, что происходит сегодня, можно определить так: учителя всюду делают «крайним» и старательно превращают из Личности, которой он должен быть, в запуганное существо. Знакомые, работавшие в школе, в один голос говорят, что административный диктат сегодня силен, как никогда, и усиливается с каждым годом (и это мы еще не затрагиваем разные волнующие темы, например, о той роли, которую заставили играть учителей в избирательных кампаниях последних лет). Сытые, довольные собой, надутые от собственной важности господа и дамы из высоких правительственных и партийных кабинетов, очень занятые «проблемами образования», никак не могут определиться. Должна ли школа готовить думающих, творческих, креативных людей, как это записано в уставных документах (если слово «креативный» не стало еще — их стараниями — ругательным), или же надо сосредоточиться на «узких специалистах», не слишком копаясь во всякой, там, душе? Помнится, один высокопоставленный господин недавно так и предлагал. Что бы ни решили эти господа и дамы, учителя остаются заложниками их метаний: вернуть сочинения; отменить сочинения и оставить клеточки...