Все новости
Мнение
4 Июля 2014, 12:31

Однокурсницы: десять лет спустя

Булат Галиев
Журналист

Мне очень нравятся наши встречи вузовских выпускников. В школе я был твердым хорошистом, а в институте — круглым отличником (почти, но об этом ниже), поэтому, естественно, к вузу я питаю более теплые чувства.

Тем более, нас на курсе училось пять парней, а девчонок было около восьмидесяти. Что вы хотите — филфак. Почему-то в девяностые годы считалось, что филолог — это чисто женская профессия и мужчинам здесь не место. Наверное, потому что тогда в фаворе были три профессии: юрист, экономист и бандит. Помню, даже одна преподавательница как-то на лекции сказала:

— Я считаю, что мужчина-филолог — не мужчина! (То, что в поговорке еще говорится: «а женщина-филолог — не филолог» она тактично промолчала). Поэтому, мальчики, пятерки по моему предмету не ждите!

И она сдержала свое слово — поставила мне четверку (хотела тройку, но я быстро поставил на уши деканат и сказал, что дойду до премьера Байдавлетова: ему будет интересно послушать, как в педагогическом вузе процветает не только национальный шовинизм, но и половой). Ну и бог ей судья — через несколько лет ее уволили из института под видом сокращения штатов и оптимизации кафедры.

На днях мы отметили десятилетие окончания института. Вот вам, кстати, парадокс: поступали мы в институт, учились в университете, а окончили вообще заведение с приставкой «имени Акмуллы». Такие метаморфозы с нашей альма-матер произошли всего за пять лет. И они не закончились. Нет теперь филфака, в который мы поступали. На его месте — институт филологического образования и межкультурных коммуникаций. То есть его соединили с инфаком. И говорят, что это не конец: в ближайший год-два «акмуллисты» сольются в неистовом образовательном экстазе с угаэсовцами — два вуза превратятся в один. Тогда я точно смогу про себя говорить: родился в стране, которой нет, и учился в институте, которого нет. Вот из-за таких парадоксальных вещей порой кажется, что и меня-то на свете нет: может, я снюсь на самом деле какой-нибудь девушке пятнадцати лет и все мои родные, друзья и близкие не больше, чем пятисекундная фантазия подростка в пубертатном периоде…

Первым вопросом бывших однокурсниц ко мне (да и друг к другу тоже) был: «А где ты работаешь?» Если (по их представлению) ты работаешь в нормальном месте, то есть в «маленькой» нефтяной компании с головным офисом в Москве или в банке, или в прокуратуре, или в администрации (хотя бы Месягутовского района, хотя бы третьим помощником младшего специалиста) — то ты состоялся, как личность. Если же (по их представлению) ты учительствуешь в школе (а, напомню, мы все учились именно на эту специальность), или ты представитель творческих профессий, то ты, мягко говоря, неудачник. И неважно, сколько ты зарабатываешь — ты не банкир и не нефтяник: значит, ты никто.

Откуда в них эти комплексы, я так и не понял. Во Франции, например, или в Англии писатель или журналист считается богемным персонажем, и он может быть гол как сокол, но все приличные дома Лондона примут скорее его, чем торговца телевизорами, который считается ниже по социальной лестнице.

Вот про торговцев телевизорами еще. Как-то, когда я еще преподавал на кафедре, встретил Айгуль. С ней мы учились в параллельных группах и единственной ее примечательной чертой были длинные волосы чуть ли не до пола. Ну, не скрою, красивые такие волосы. И однажды мы с ней увиделись. Она спросила, где работаешь? На кафедре, говорю. В ее глазах было столько разочарования, как будто я ударил ее ножом для колки льда прямо в сердце:

— Я думала, ты что-то достойнее найдешь… — тихо промолвила она.

— А сама-то ты где? — спросил я, покраснев.

— Устроилась менеджером по продаже телевизоров! — гордо воскликнула она и тряхнула своей гривой так, что хлестнула меня по лицу. Но мне было уже все равно — я хохотал на всю улицу так, что машины останавливались, и дети в колясках начали плакать. В тот же вечер Айгуль удалила меня из френдов во всех соцсетях, чем вызвала мой повторный хохот. Успокоился я только тогда, когда гневные соседи начали стучать по батарее.

Так вот, когда с первым вопросом о работе было покончено, девочки начали задавать второй вопрос. И он касался семейной жизни. Замужем же ли, есть ли дети, сколько, а муж кто? Причем, когда они слышали от собеседницы, что та уже четвертый раз зарегистрировала брак и снова по любви, то искренне восхищались и цокали язычками:

— Ай, молодец! Так их, козлов, надо!

Когда я сказал, что у меня та же жена, что и на первом курсе — они были явно разочарованы.

— Ну, Булат, — сказали они, — что ты прям как не мужик. Даже обидно за тебя.

— Эх, была бы я мужиком, да я бы всех баб… — мечтательно закатила одна глазки. Остальные тоже начали бурно обсуждать, что и в каких позах они сделали бы со всеми окружающими представительницами слабого пола, если бы у них был (вырезано цензурой).

Пока уши у меня тихонько сворачивались в трубочку от услышанного, я думал, почему же, почему же этот мир такой перевернутый: то, что на самом деле ужасно и достойно всяческого презрения — вызывает у окружающих восхищение. И наоборот. Когда белое стало черным, а черное — светло-коричневым?..

Но после третьей рюмки коньяка я перестал об этом думать. В принципе, девчонки у нас на курсе — отличные. Я даже в парочку из них был влюблен. Чисто платонически, конечно.

Следующая встреча будет через пять лет. Надеюсь, все придут снова. Некоторые, выскочив замуж в пятый раз. Ну и пусть. Не судите да не судимы будете, как говорится в одной популярной вот уже две тысячи лет книжке.

Автор:Булат Галиев
Читайте нас: