В прошлый раз один из моих коллег упрекал меня в пессимизме. За то, что написал в колонке грустный текст. Мол, осень повлияла на мое восприятие мира, жизни и людей. Думаю, справедливо.
Не спорю, и сентябрь здесь при чем. И осенняя прохлада здесь при всем. Но только скажу я вам, дорогие друзья, что оптимизм или пессимизм идут не от погоды, а проистекают от жизни, от ее событий и фактов, от людей и их судеб.
Вот, скажем, какой оптимизм может появиться у человека, который хоронит близкого ему человека на тесном городском кладбище? Да никакого! Только озноб при виде мрачной картины. А этого человека уже в спину толкает новая очередная процессия, не давая ему даже горсть земли бросить на гроб:
И он, едва успев кинуть кусок сырой глины, сторонится. И уступает дорожку.
Ибо влекут по узкой тропинке между оград очередного новосела на вечный покой в бескрайнем городе под названием погост.
Но на самом этом печальном месте происходят неожиданные встречи, которые наполняют душу невероятным оптимизмом и верой в хорошее.
Отпевал ушедшего родного человека священник. Он совершил обряд, а после, когда в автобусе возвращались в город, поведал почти невероятную историю о том, как он целую деревню в Иглинском районе спас от верной погибели. Нет, не пугайтесь, не было там, в этой деревне, никакого мора, никакой чумы. Было пьянство простое и будничное. Хуже холеры — крепкое, стабильное, непрерывное, то самое, которое в народе обреченно называют беспробудным.
Люди пили, а потом вешались. Такая вот закономерность. Человек пьет, пьет, а потом — раз! — и завьет, что называется, горе веревочкой. Насколько мне известно, общепризнанное значение этой фразы достаточно оптимистичное: забывать печаль, прекращать горевать, страдать и мучиться.
Но в данном контексте, чую, не очень-то оно веселое, оптимистичное. А в случае с деревней в Иглинском районе эта фраза получала самую что ни на есть конкретную иллюстрацию.
Местная власть, надо полагать, была озабочена происходящим в деревне. Думается, принимала какие-то конкретные меры. Но толку от них почему-то было мало. Оставалось уповать на вышние силы.
Во всяком случае, молодой священник получил от своего церковного иерарха приказ направить свои стопы в ту деревню и взяться за духовное и, если хотите, душевное исцеление.
И что характерно, удалось священнику отвести деревню от края пропасти. Перестали люди пить. Перестали покушаться на собственные жизни. Словно очнулись от страшного сна. Отрезвели, взглянули окрест себя, наверное, вздрогнули от всего увиденного и, благословясь, продолжили жить.
А у священника сейчас другая проблема появилась – приобрести купель для крещения младенцев. Народ-то, очухавшись от хмеля, дает продолжение роду своему. В семьях увеличилась рождаемость – верный признак оптимистического настроя на будущее.
…На юге нашей республики, известно, давно уже есть непьющие башкирские деревни. Теперь под боком у столицы появилась еще одна. Под ясным ли месяцем ислама, под православным ли крестным знамением, а дело это благое пусть увеличивается. Не знаю, насколько убедителен мой оптимизм. Жизнь – убедительней. Давайте подчинимся жизни.