Честное слово, несмотря на присутствие в Москве храма Василия Блаженного, всегда сомневался в его исторической реальности. Хотя внутренне соглашался (и соглашаюсь) с тем, что на Руси правду царям могли говорить только безумные юродивые или блаженные.
Сегодня юродивых глашатаев на папертях сменили безымянные (не исключено, и безумные при этом) блогеры в интернет-вселенной. Они несут сквозь виртуальную паутину такую правду и в таких количествах, с такой злостью и исступлением, что начинаешь думать: неужели мир сошел с ума окончательно?
Но нет. Ходят, ходят еще рядом с нами эти странные, непостижимые люди с отрешенными улыбками, обращенными ни к кому отдельно, но в то же самое время ко всем сразу. Напоминают нам, очень уж нормальным и благоразумным: будьте добрее.
В Уфе, на пересечении улиц 8 Марта и Айской и окрест их, одного такого человека можно часто видеть. Этого высокого полуребенка-полустарика знают во всех здешних аптеках, магазинах и кафе. Звать его Николаем. Его все привечают за доброту, за блаженную улыбку и голубые Бог весть куда глядящие глаза.
Он встает рано. В восемь часов утра начинает совершать свой традиционный обход вверенной ему территории. За всю Айскую и 8 Марта не ручаюсь, но близлежащие к перекрестку дома, дворы и торговые точки он обходит с аккуратной точностью. Подходит к дворнику Руслану, который ворочает широкой лопатой и ругает на чем свет стоит снежную зиму. Обращает свое внимание на бегущих на занятия студентов вузов и колледжей, водителей, обогревающих свои машины. Всем без исключения он скороговоркой произносит свое традиционное: «Здравствуйтекакдела?» И, не дожидаясь ответа, сам отвечает за них: «Хорошодоброгоднядосвидания». Прогрессивное студенчество попервоначалу шарахается от Николая. Студентки оглашают тишину криками. Потом привыкают.
Он ни с кем долго не разговаривает. Ему надо обежать все свои владения и населяющие их народы.
После десяти часов утра Николай начинает обходить большие супермаркеты и крохотные магазины с продовольствием и хозтоварами. Традиционное «Здравствуйтекакдела» он обращает к продавцам, которые его уже знают как облупленного. Они отвечают и тут же просят его: «Коля, пожалуйста, не мешай, мы работаем».
Но чтобы кто-то его обидел, кто-то повысил голос на него или закричал – да ни Боже мой!
Он одет чисто и аккуратно, и всегда по погоде. Кто за ним так следит и так заботится, неизвестно. Но судя по всему, Николай из семьи неравнодушных людей. Причем, с добротным прошлым. Ибо зимой на нем – шуба, шапка, валенки. Весной и осенью – плащ, кепка и сапоги. Летом также чист и опрятен. Правда, во всей одежде есть некий налет минувшего советского благополучия. Кажется, во время оно так одевались партийные работники – не секретари райкомов, конечно, но инструкторы точно. На худой конец, завотделами партийного аппарата.
Но отроду и навеки беспартийный Николай чихать хотел на идеологическую принадлежность своей заботливой родни. Он несет всем без разбора, живущим в этом районе столицы, общечеловеческие ценности в виде своей корявой беззубой улыбки, в виде ласковых глаз и проникновенного приветствия «Здравствуйтекакдела». И когда его какое-то время нет во дворе и на улицах, мы начинаем оглядываться и спрашивать друг друга: «Что-то давно нашего Николая не видать».
Нам, благоразумным и целеустремленным, мобилизованным и призванным, не хватает этого участия, чистого, ясного и без притворства. На подобное участие, на такую улыбку и такое внимание друг к другу у нас уже не остается ни сил, ни времени, ни желания, а с течением времени уже не остается и способности. За всех за нас это делает блаженный Николай.