Февраль - лохматый враль

Не вспомнил бы этих строк, если бы не вчерашний снегопад, если бы не вчерашняя метель, свалившиеся прямо в ночь на Уфу и ее окрестности. Вот уж точно лохматый, вот уж воистину враль.

Более верного определения этому последнему зимнему месяцу в череде «декабрь и январь» не найти. Во всяком случае, в русской поэзии последних лет, которая замкнулась на тучном москвиче Дмитрии Быкове и дальше - ни тпру ни ну.

Быковское творчество по тематике и звучанию более напоминает рычание горлана-главаря, нахала, хама, наглеца эпохи революции 1917 года и Гражданской войны, только со знаком наоборот. И чуть-чуть исподтишка.

Владимир Маяковский свергал самодержавие. Лесенкой шел к этому. Превзошел всех и добился успеха.

Дмитрий Быков кусает власть зло. Но осторожно. Все-таки при этом поглядывает на кусаемую: «Не слишком я? Не больно?»

Но вот картина грусти бесконечной, хотя, на первый взгляд, и беспричинной: лишенный напрочь тщеславия, шагает по февральским сугробам уфимский поэт, гитарист, фельетонист, мой товарищ, пока не реализовавший себя до конца, но имеющий перспективы сделать это в будущем. Потому что сколько бы ни было нам лет и как бы ни поседели (полысели) наши головы и гусарские усы, мы все равно успеваем сказать, сделать, совершить главное в этой жизни (должны, обязаны успеть!) Я не только про дом, который нужно построить, про дерево, которое посадить, и детей, которых вырастить.  Про них, конечно, тоже – куда ж без этого.  Но я немножко о другом. Об ответственности перед своим талантом, перед божьим даром, принадлежащим не тебе одному. Коль скоро Господь Бог коснулся тебя и дал тебе способность выразить словом свое отношение к жизни, к происходящему вокруг и внутри тебя, ты этим даром не имеешь права пренебречь.

Иногда, правда, кажется, что мой друг, бредущий по февралю, небрежен к своему поэтическому дару. Но вдруг он нарушает молчание и читает стихи. Те, что написаны давно, и те, что родились вот только что.

Я же под круговерть вьюги, начавшейся глубоко ночью, весь день вчера повторял его строчки:

Февраль – лохматый враль в армейской портупее,

Холодный, как к щеке прижатое цевье,

Застрял во мне, как хрип в прострелянной трахее,

Но легок на подъем, как бешенство мое.

Я, косноязычный и с короткой памятью, пытаюсь воскресить остальные строки, но не могу. И повторяю, закрываясь от снега, вновь и вновь: «Февраль – лохматый враль».

Мой добрый друг пишет не только о феврале, но и о нас, живущих на этой земле, среди этой жизненной круговерти и вьюги, всю правду.

И это такая правда, которая не оскорбит и не унизит. Это та правда, которая поднимет и направит, поможет и утешит, очистит и исцелит. Потому что главным в его творчестве было и остается сочувственное отношение к живущим рядом с ним. То есть, к нам. Да, у него в глазах печаль, а на устах - горькая насмешка. И язвительная сатира, как уксус, тоже есть. Есть даже гнев. Но и тот - праведный. К слову, вызвать этот гнев в нем способны только подлецы и негодяи.

И все же, все творчество и все стихи его наполнены добром. К которому  призывал кудрявый светоч русской поэзии Александр Сергеич! Он в свой жестокий век милость к падшим призывал. В наши-то, не менее строгие времена, так необходимо милосердие.

Моего друга небеса одарили сполна и талантом, и добротой. В одной из первых книг его, сборнике прозы, я прочитал  рассказ о ветеране, который уехал в Израиль. Он получил там все, что необходимо старому и больному человеку: бесплатную квартиру, бесплатное лечение, пенсию, почет и благодарность от государства. Рассказ этот - о факте двадцатилетней давности. Уже два десятка лет все ветераны Великой Отечественной, эмигрировавшие из Советского Союза в Израиль, на земле обетованной обрели покой и признание. Без бития в грудь на трибунах, без пустых обещаний, без сотрясения воздуха пафосными словесами. Эти речи в нашей стране с постоянством заклинаний повторяют всякий раз, начиная с 23 февраля, и завершают 9 Мая представители власти. Он никого в этом рассказе не осуждает, никого не обличает. Он просто рассказывает о том, как живут наши ветераны. О нас, не способных сделать их жизнь благополучней. О государстве, не умеющем (или не желающем?) сделать это.

Весь рассказ – это его вздох о наших стариках. Просто вздох. И больше ничего.