Молва по следу – чище серебра

Еще не простыли шаги Рамиля Шарипова. А как они простынут, если он ушел из редакции почти босой?

Я помню тот день. Июньский зной. Духота. Жара. Пыль. И Рома при его полноте и вечно больной ноге, которую повредил еще в детстве, когда играл в футбол («Подковали, гады»), кряхтя и обливаясь потом, неожиданно засобирался.

Ему не сиделось за компьютером.

- Рамиль Хамитович, может, на дому будешь писать нам и по электронке пересылать? – спросил я его с надеждой.

Он не принял моего сочувствия. Сунул свои полные ноги в старые, истертые до дыр штиблеты, вырубил компьютер, встал и пошел к дверям:

- Не могу я  работать ни сидя, ни стоя, ни лежа. Тяжело мне.

Вот так вот и ушел. В  старых ботинках, протертых до дыр. У него были и новые черные кожаные штиблеты. Он их держал в шкафу, под своим пиджаком. Это на тот случай, если бежать в присутственное место, где полно официальных лиц в галстуках. Тогда он надевал на свое огромное тело свой большой пиджак, залезал в новые ботинки («Не люблю их, жмут, заразы»).

Рома уже однажды уходил из нашей редакции. Сделал это с присущей ему решительностью и деликатностью – никто даже не заметил. Кроме начальства. Потом вернулся.

Так и в этот раз. Встал и ушел. Как Лев Толстой. Почти босой. И никто его не сумел удержать. Да и некому было. В этот  момент все были кто в командировке, кто на обеде.

Время от времени мы его вспоминали. И, в общем-то, ждали, что он вот-вот скоро снова вернется. Появится на пороге, огромный, как Оноре де Бальзак, закрыв собою весь дверной проем и, прихрамывая, направится к своему столу и компьютеру.

Но не вернулся. Не пришел.

А на пороге однажды появилась его жена с глазами Мальвины и спросила, где висит его пиджак. Достали из шкафа вышеназванный пиджак, который вызвал у супруги вопрос:

- Его ли это?

На что получила вполне резонный ответ:

- Вам лучше знать. Но это точно не наш. Мы все вместе утонем в этом пиджаке. Так что забирайте смело.

Супруга унесла одежду.

Это произошло в пятницу, в самом конце сентября. А 4 октября мы прощались с Рамилем Шариповым у подъезда его дома. Он лежал в гробу. Голова покоилась на зеленой подушке, мягкость которой он уже не ощущал.

И вот уже прошли и те девять дней, когда душа отлетает. Но еще не прошло 40 дней, после которых он безвозвратно покинет нас. И он сейчас пребывает между девятью и 40 днями. И пока, судя по всему, он еще где-то здесь. Иначе - почему мы его вспоминаем?

Ну не потому же, что в шкафу до сих пор лежат его новые кожаные ботинки. Почти ни разу не надеванные. Он не любил их - жмут, окаянные. И родственники почему-то не торопятся забрать их.

А, скорее всего, потому, что он ушел от нас почти босой. И следы его до сих пор не простыли.

Шагай, Рома. Да будет людская молва вслед тебе, ушедшему, чище серебра.