Дума у родительской могилы

Зарядило, похоже, надолго. Еще в ночь на воскресенье начало моросить, и, если верить долгосрочному метеопрогнозу, возвращения в «бабье лето» уже не будет. Вторую половину осени синоптики предполагают слякотной – дожди вперемешку со снегом. Хорошо хоть, с сестрой успели в последнюю погожую субботу исполнить обязательный перед зимой ритуал – навестить родительские могилы на Южном кладбище. Собрали опавшую листву да пожухлую траву из-под елки у последнего пристанища матери, у отца выкрасили по-новому ограду и памятник…

Возможно, выскажу кощунственную для некоторых мысль: меня всегда смущала демонстрация показного горя у могил давно ушедших. Ушедших по возрасту, проживших честно. Особенно грешат этим ради вящей убедительности киношники. Что наши, что голливудские. Иное дело – всегда свежие букеты и игрушки у подножья детских обелисков… Здесь, увы – незатихающая с долгими годами родительская боль утраты, которую не пожелаешь никому!

Навещать же могилу стариков нужно, полагаю, для гармонии с собой. Это как тест на соответствие нормам морали. Не выпадаешь ли ты со временем из них, соблюдаешь ли неписаные правила общежития? С другой стороны, если в суете будней забываешь почтить память предыдущих, будет ли уверенность, что станут помнить тебя самого? Придти, подправить оградку, постоять недолго у родительской могилы – это, как бы, миг самоанализа. Никто не помешает тебе в такие минуты уединения укорить себя за вчерашние промахи, простить заклятого врага, оценить искренность любви живущих рядом. Место такое: двойные стандарты, которые нас окружают ежечасно, здесь неуместны.

Мои родители были людьми обыкновенными. Простыми, без нынешней зауми. Отец всю жизнь следовал духу своей эпохи: детдомил, воевал – выжил под обстрелами и в атаках, потому что призвался за два года до начала Великой Отечественной. Встретил огненный 41-й бывалым сержантом, комиссовался по ранению капитаном, командиром стрелкового взвода. Позже строил со всеми страну победившего социализма. Мама от зари до зари горбатилась на колхозных полях, учительствовала, была знатной певуньей и плясуньей у себя в Баймакском районе. Рассказывала с гордостью, как однажды даже выступала на каком-то танцевальном конкурсе в послевоенной Уфе. Старость встретили достойно: порадовались за умницу-дочь, схоронили старшего сына, успели понянчить внуков - наших детей. Словом, пожили – дай Бог каждому!

Оттого, возможно, у их могил не испытываю ауры печали. Ее попросту нет, потому как свой путь по земле они прошли достойно. Без излишеств, конечно же, под заслуженно заработанной крышей над головой, с ухоженным садовым участком в пригороде Сибая. Уже на пенсии перевез своих стариков в Уфу. Довелось им, к примеру, сталкиваться на улицах башкирской столицы с кумирами сцены, о чем с восторгом сообщала мне мама каждый раз. Я лишь снисходительно улыбался: их-то, известных артистов и писателей, я, чуть ли не каждый день, в нашей телестудии видел.

…Говорят, есть такая примета: уходя с кладбища, не принято оглядываться. Чтобы, значит, не сократить преждевременно свой исход. Не знаю почему, но суеверие соблюдаю. Хотя, по большому счету, все это – предрассудки. Финал жизни зависит не от тебя, он прописан, по-видимому, свыше. Важно другое: каждый божий день должен быть тебе на пользу. Тебе и тем, кто рядом. А как запомнишься в этом мире, так и помянут потом. Возможно, не забудут по поздней осени заглянуть на погост, чтобы заботливо поправить на зиму оградку на могиле. Или не придут, что хуже…

- Слушай, что-то не по себе в последнее время, - признался как-то, задумчиво глядя на недопитый бокал, старый приятель студенческой поры, благополучно осевший ныне в сытой европейской стране. – Чего-то не хватает. Может, старею?

Я не нашелся, что сказать ему. Не знаю ответа и ныне. Мне порой кажется, что иные истины ищем до последнего своего часа. В этом-то и наша суть – идти, пока есть дорога. А там уж все едино: рассудят другие…