Репрессированных в Башкирии ищут по особой методике

Поиск данных о репрессированных родственниках — процесс трудоемкий. Детальное исследование биографии семьи требует много усилий: уточнение дат, просмотр архивов, письменные обращения в различные инстанции… А стоит ли начинать, учитывая, что результат не гарантирован?

Сегодня мы беседуем с сотрудником Уфимской епархии Михаилом Ергиным, который занимается историко-церковными, краеведческими и генеалогическими исследованиями. В том числе — выяснением судеб репрессированных людей.

— Михаил, как вы занялись историческим поиском?

— Все началось в 2004 году. Я заинтересовался родословной своей семьи. В результате мне удалось выяснить много интересного и неожиданного. Например, мой отец всегда говорил, что «мы из рабочих». Но первый же запрос в архив показал, что родители деда были священниками. Дедушке это удалось скрыть, он бежал из родных мест, и репрессии его не коснулись.

Постепенно мне открылись подробности прошлого моей семьи. Нашлись родные в разных уголках земного шара…

Наработав определенный опыт, я начал заниматься генеалогическими исследованиями по запросам людей, чьи предки проживали в Башкирии и ранее в Уфимской губернии.

Работая в Уфимской епархии, я уже несколько лет веду архивный поиск сведений о духовенстве епархии, их семьях, судьбах, начиная с XIX и даже XVIII века, заканчивая настоящим временем. Ко мне обращаются потомки бывших священно- и церковнослужителей епархии, пытаясь найти информацию о своих предках; в том числе и пострадавших в годы гонений на церковь — во время Гражданской войны и в 1930-е годы. Нужно отдавать себе отчет, что репрессии мирного населения начались буквально с революционных событий.

— Для чего люди берутся выяснять информацию о своих репрессированных родственниках?

— Большинство людей, которые мне встречались, хотят узнать, кто они. Их начинают беспокоить следующие вопросы: «кто я?», откуда взялся?», «кто мои предки?»

Люди пытаются понять — кем себя позиционировать в этой жизни. Когда-то российский народ специально «отсекали» от своей семьи по отработанной технологии. Превращали в людей без роду и без племени, без корней, без привязанностей, без семейной поруки.

Мы должны помнить и знать свою историю. У кого-то предки были знаменитыми помещиками, кто-то происходит из торговой династии, кто-то — из династии юристов, кто-то — из священников или крестьян, не важно… Это позволяет уважать себя, дает возможность оставить историческое наследие своим детям.

— Насколько велик интерес людей к своим историческим корням? И как часто к вам обращаются c просьбой выяснить судьбу репрессированного родственника? 

— Я бы не сказал, что интерес очень велик. Людей, готовых потратить время и средства на генеалогический поиск, мало. Кто-то интересуется, но абстрактно, мол, надо бы узнать, да лень. Кто-то — не знает, с чего начать и куда обращаться.

Основная доля запросов по репрессированным, которыми я занимался, приходила ко мне от потомков священнослужителей уфимской епархии.

— Какие трудности могут возникнуть в процессе поиска?

— Трудностей, как и в любом деле, связанном с изучением документов, достаточно. Но есть некоторые особенности, которые не очевидны человеку, не имеющему опыта в подобных исследованиях.

Например, доверять полностью какому-то одному документу или воспоминаниям одного человека нельзя. Нужно все перепроверять. Например, мне приходится читать массу официальных советских бумаг, а в них много ошибок, неточностей и даже фальсификаций.

Зачастую трудовой путь и происхождение люди себе просто-напросто придумывали. Человек создавал себе легенду и жил с ней до самой смерти. Свои корни ему удавалось скрыть даже от собственных детей. Все это очень осложняет поиск. Менялись фамилии, скрывалось происхождение… Как в случае с моим дедом, который из сына священника «превратился» в потомственного железнодорожника.

Не стоит доверять датам и местам рождения, указанным в документах советского периода. Например, объект вашего поиска — дедушка, который, по советским документам, родился в 1910 году. Но при архивном поиске, даже если известно точное место рождения, часто приходится просматривать метрические записи за определенный период, то есть плюс минус два, три, а иногда и пять лет. Поскольку на поверку даты «гуляют» — по разным причинам. Кто-то прибавлял себе возраст, кто-то убавлял призывной, к примеру, во время революционной неразберихи это было несложно.

— Для каждого сословия я использую свой метод, — объясняет Михаил. — Для священников — один метод поиска, для торговцев — другой, для крестьянства — третий. Тем не менее поиски все равно занимают колоссальное время. Тяжелее всего искать раскулаченных и отправленных на спецпоселение людей. В определенный момент «ниточка» теряется, и проследить судьбу человека очень сложно, а порой и невозможно.

— Если вы хотите отыскать данные о своих репрессированных предках — не откладывайте, — советует Михаил Ергин. — Говорите с родственниками, добывайте нужную информацию, выясняйте детали. Ведь родные могут уйти в самый неожиданный момент. И узнать подробности биографии вашего предка будет уже не у кого. Мы все откладываем на потом, а после — не знаем, за что зацепиться.

А иногда бывает так: находишь для человека какую-то информацию, а он не желает останавливаться. Хочет вести генеалогический поиск дальше, ему становится интересно. Я и сам такой. На сегодня по линии Ергиных я дошел до 1750 года. Нашел родственников в Москве, Париже и т.д. Генеалогический поиск — это бесконечный процесс. И что удивительно — один маленький, неважный, на первый взгляд, документ порой может изменить все.