Путешествие в сердце Пармы — 4

Дорога, Ныробский тракт, повела меня на север, и вскоре ее со всех сторон обступила Парма. Можно долго рассуждать над толкованием этого слова, «парма». Кто-то скажет, что это такая гористая местность, тянущаяся вдоль Главного Уральского хребта. Кто-то скажет, что просто разновидность тайги, кто-то же припомнит футбольную команду и сыр пармезан. По мне так, Парма — это нечто большое. Это и Лес, с большой буквы, который жители русского севера всегда поминают с приставкой «батюшка». Это и некая матрица, из которой вышли пермяки, и многое другое. Словом — все, что тебя окружает за пределами поселений. Населенное тайнами, духами и сказками.

Почти в каждом русском течет частичка финской лесной крови, и она часто начинает говорить сама за себя, когда попадаешь в эти чащобы.

И все бабы Яги, и Кощеи, все они родом отсюда, из лесных краев, которые кому на погибель, а кому в радость.

Ныробский тракт миновал поочередно несколько старинных пермякских сел. Покча, Вильгорт, Камгорт… В каждом селе громадой вставали руины кирпичных храмов.

Такие храмы по всей Перми Великой совсем не редкость. Московское государство с ее адептом, Православной церковью, всеми силами старалась выгнать из пермяков язычество и сделать их русскими, по характеру ничем не отличавшихся от рязанцев или тамбовцев. Видимо, во многом ей это удалось, и везде, с кем бы я ни общался, были «русские» Петры Ивановы и Иваны Петровы. Да, они считали себя русскими, но характерная скуластость лиц не вызывала никаких сомнений.

Если в попутных селах веяло отовсюду историей и древностью, то Ныроб произвел совсем другое впечатление. Поселок, выросший вокруг зоны. Бараки, кривые заборы. И население, половина которого сидела, а другая половина ее охраняла. Но при этом Ныроб был исторической достопримечательностью, ибо первым сидельцем в нем стал дядя будущего царя, Михаила Романова. Согласно историческим хроникам, сюда, в 1601 году Борисом Годуновым был сослан Михаил Никитич Романов и посажен в яму.

Вся история России — история того, кто первый кого посадит в яму или на кол. И на фоне этого всего чудом как-то развивались ремесла и даже наша великая культура. Здесь есть, над чем подумать.

На месте же знаменитой ямы, где сидел Михаил Романов, ныне сквер.

А в честь 400-летия Дома Романовых даже был проведен автопробег, посвященный сему знаменательному событию.

Кроме еще одного грандиозного храма, более ничего интересного я в Ныробе не увидел.

В голове возникла корреляция с нашей местностью. Ныр по-фински — нос, Ныроб — Носово поле. На Южном Урале есть хребет Нары. Его также можно перевести, как «нос». А еще то, что другой дядя царя Михаила Романова, Иван Никитич, был сослан в Уфу. Больше повезло или меньше провинился?

За Ныробом начиналась потерянная земля, — так про нее говорили местные жители. Зоны вывели, зимники исчезли, и до самой границы с Республикой Коми не было никаких поселений. А проехать можно было лишь по воде. А ведь именно этой дорогой, по Колве, первые русские и проникали на Урал.

Там, дальше на севере, лежало и загадочное радиоактивное озеро, получившееся в результате реализации проекта «Тайга». Но это, как говорится, совсем другая история.

Вернувшись обратно и проехав насквозь Чердынь, вскоре я попал еще в одно интересное место — село Бондюг. Пермякское село стояло на берегу могучей Камы. Здесь еще не было судовой обстановки. Огромная река с водой цвета чайной заварки привольно текла через парму, и ее не оскверняло ни единое судно.

В Бондюге находилась интереснейшая достопримечательность — самое старое на Урале деревянное здание. Часовня, которой в прошлом году исполнилось 400 лет.

Факт сей был зафиксирован в исторических хрониках. Но что интересно, часовня была не просто срублена здесь, на месте священной кедровой рощи. Нет, она была сюда привезена, и прототипом ее явилась крепостная башня. До сих пор видна зашитая дверь на уровне второго этажа. А сколько той башне лет было, никому не известно.

Следующим пунктом был город Красновишерск. Я снова вернулся к Чердыни и поехал теперь на восток. Город, построенный силами зэков и вольнонаемных, сильно отличался от Чердыни. В Чердыни была душа, основательность, а здесь все просто кричало временностью. Казалось, подуй ветер посильнее, и понесется это перекати-поле дальше. Люди тоже сильно отличались. В первую очередь антропологическим разнообразием.

Красновишерск возник вокруг ЦБК — Целлюлозно-бумажного комбината, ныне лежащего в руинах. Здесь при Сталине сидел известный писатель Варлам Шаламов, благодаря которому мир и узнал о Красновишерске.

Город был абсолютно не интересен. В таком можно было очень быстро запить от тоски и повеситься. Зато по обоим берегам красавицы Вишеры стояли красивейшие скалы — Полюд и Ветлан. Последний день в Парме был посвящен им. Меня переправили на лодке за 50 рублей через Вишеру. В деревне Бахари, находящейся на другом берегу, мы час болтали с местным мужичком, который соскучился по «свободным» ушам. Жители деревни, переселенцы из-под Чердыни, почти все носили фамилию Бахаревы.

Сбегав через бор-беломошник на Полюд, туда-обратно 16 километров, я снова переправился за те же 50 рублей обратно.

Подумал еще: за такие деньги у нас никто с дивана не подымется. Поднялся на стометровый Ветлан и усталый, но довольный отправился домой.

Программа-максимум была выполнена.

Наступала пора писать мемуары на тему «Как я провел этим…»