Проснулся я в разгаре солнечного утра. С Колвы тянул свежак, пели птицы, а еще откуда-то сверху доносился негромкий колокольный звон. Словно бы светлая северная ночь меня, далекого гостя, принесла своим мощным и плавным течением в стольный град царя Салтана.
Звон продолжался, я открыл глаза, сел и огляделся вокруг. Чары белой ночи схлынули, но сказка заиграла другими, более яркими цветами. И, безусловно, она продолжалась! Вокруг меня царил и летел над Колвой — пермской темной, коричневой таежной рекой — древнерусский город. Это был стык, тот самый стык неба славян и финского леса. За Колвой волнами струилась Парма, с ее идолами, капищами и тайнами. А напротив, за овражком, вставал красавец православный храм. Колокольный звон несся именно от него.
Я встал, размял затекшее за ночь тело и отправился гулять по холму. Холму, где стоял Чердынский острог, выдержавший множество осад и приступов. Острог, форпост цивилизации московитов в безбрежном мареве языческой Пармы. Я шел по лужайке холма и ясно ощущал эту энергетику многих и многих поколений людей, времен, событий, судеб, горестей и радостей. Холм был пуст, лишь ближе к предпольной части холма, тыльной его части стоял громадный деревянный храм, построенный по всем канонам северного деревянного зодчества.
Церковь эту, как оказалось, привезли сюда из одной глухой лесной деревни, дабы не сгнила и не сгинула там без следа. Храм был грандиозен. Ну так что, на север ведь попал. Забегая вперед, скажу, что лишь где-то на третий день я перестал удивляться размаху храмов в северном Прикамье.
Внутри храма не было боголепия и запаха ладана. Храм напоминал обычную деревянную постройку и не вызывал душевного трепета, как бывает в храмах действующих. Скорее, он был более продуктом северного пермского леса, нежели плодом русской духовной культуры. В нем приятно пахло хвойным деревом, и похож он был на огромную горницу. Размеры «горницы» поражали — она способна была вместить в себя не один десяток человек. Это говорило о том, как были населены лесные деревни — погосты — когда-то, и насколько мощна была северная лесная цивилизация.
За храмом я обнаружил сохранившийся вал чердынского кремля.
Именно к этому валу катились на приступ вогульские сотни хана Асыки. Асыка, вполне реальный персонаж, действительно ходил войной на Чердынь, и его люди убили епископа Питирима, крестившего после Стефана Пермского, никогда, кстати, не бывавшего в Перми Великой, заново пермяков. Стоя на холме, я ясно осознавал, насколько тесно переплелись здесь легенды, были, история и выдумка. Призраки этих людей с этого момента словно бы вызвались в провожатые и неотступно следовали за мной по пятам в Чердыни, Покче, Ныробе, Искоре и других старых таежных поселениях.
Кстати, насчет выдумки. На другой стороне холма, обрывающегося в Колву, громоздился камень со следом ноги богатыря Полюда. И всем предлагалось встать на него ногой, чтобы обрести Полюдову силу.
Рассказывают, что особенно смекалистые спрашивают у экскурсоводов, где, дескать, можно головой приложиться, дабы обрести ума.
Побродив по холму, я отправился дальше и вышел к храму, с которого утром раздавался колокольный звон. Там я познакомился с чудесной бабушкой, которая провела в храм, а также отомкнула волшебную дверь и разрешила подняться на колокольню. Вот здесь-то я трепет уже испытал. Ведь только что передо мной сюда поднимался звонарь, и колокола еще тонко-тонко, еле уловимо гудели, до конца не успокоившись.
Должен заметить по ходу повествования, что на севере вполне нормально реагируют на человека со штативом и фотоаппаратом. И даже его привечают, в отличие от наших краев, где считают своим долгом рассказать про частную территорию и про то, что просто нельзя снимать и все тут. Ну и где дикари живут — там, в глухомани, или у нас?
С площадки колокольни весь город открылся, как на ладони. Вот где она была, Чердынь!
В сущности, совсем крохотный городок, с населением менее пяти тысяч жителей, был безупречен. Наряден и стилен. Стилен именно в стиле того времени, когда здесь кипела другая жизнь и господа купцы легко проводили телефонную связь к самым увалам хребтов Северного Урала.
В Чердыни все рядом, и я пошел на главную улицу, Юргановскую. Вот она такая, Чердынь, вся в двухэтажных каменных особняках. В кипени черемухового цвета. Между прочим, на календаре 2 июня. Одуванчики тоже цветут. За Колвой, в Парме отчаянно кукуют кукушки. Их в городке слышно отовсюду. По улицам ходят неспешные жители. Над всем великолепием старого купеческого городка высятся красавцы-храмы.
Всего их на почти пять тысяч жителей в Чердыни шесть.
Музей веры — штука интересная для тех, кто интересуется иконами, православием. Сколько их тут собрано по глухим лесным погостам. Вера-то, она, как на северах жила, так и живет там. Сколько попы приложили сил, чтобы пермяков обратить в христианство. 400 лет не прошли даром! Хотя многие знают про деревянную статую Христа. Эта была попытка синтеза язычества и новой веры, в котором Христос лишь один из многочисленных идолов.
Походив по музею веры, я отправился дальше бродить по городу и вскоре попал в музей краеведческий:
Краеведческий музей Чердыни носит имя Пушкина, поскольку был открыт к столетию со дня рождения солнца русской поэзии.
В музее можно увидеть борону-суковатку.
И, конечно, не обойтись без знаменитого звериного стиля закамского серебра. Ну и вообще, много чего таили местные курганы.
Выйдя из музея, я снова отправился бродить по удивительно уютному городку. Прошло довольно много времени, но в голове отложилось, что в Чердыни преобладающий цвет — белый.
До открытия Бабиновской дороги весь путь через Камень шел отсюда, по Колве и Вишере.
И первый русский город на Урале играл ключевую роль в освоение русскими Северного Урала.
Во-о-он на ту красного кирпича звонницу я подымался.
Гуляя то там, то сям, я добрался до знакового места как для Перми Великой, так и вообще для православных Урала. Это, конечно же, Иоанно-Богословский монастырь. Основанный епископом Пермским Ионой, человеком энергичным и неоднозначным. Это первый православный монастырь на Урале. Именно здесь, на лугу, под стенами монастыря, на берегу Колвы Иона в очередной раз крестил пермякское племя и жег идолов. Считается, что Пермь крестил Стефан, но крестил он Пермь Вычегодскую, а в Чердыни никогда не был. Пермь Великую он, как рассказывают, просто записал оптом в христиане. Затем Пермь попытался крестить епископ Питирим. Это ему стоило жизни. В книге Алексея Иванова его на льду реки настигают вогулы. Но как это было на самом деле, покрыто толстым слоем времени. Единственное, что нам известно, было это в 1455 году. Ионе повезло больше, и, заложив Иоанно-Богословский монастырь на одном из холмов над Колвой, в 1462 году он заново крестил пермяков. С тех пор монастырь перестраивался. В его ремонте и перестройке даже принимали участие пленные шведские солдаты во время Северной войны.
Спросив разрешения у монахов пофотографировать, я зашел в ограду.
Под этими камнями где-то лежит легендарный князь Михаил. А также похоронены знатные горожане.
Снова наступил северный вечер, и скоро должна была случиться короткая светлая ночь. На сегодня было все, и завтра мне суждено было ехать туда, где заканчиваются все дороги, где начинается потерянная земля. Ныроб, место, где Земля закругляется.
В следующей и соответственно последней части я расскажу вам о месте, святом для поклонников Романовых, о том, что такое, когда одна часть населения охраняет, а другую охраняют. Покажу вам место, где стоит самое старое деревянное здание на Урале — часовню на берегу Камы. Мы поднимемся на камень Полюд и скалы Ветлан. Побываем в городе, описанным Варламом Шаламовым — Красновишерске, а также в деревне, где все население носит фамилию Бахаревы.