Куда заведет «поиск экзотики» башкирское кино?

В конкурсе 36-го Московского международного кинофестиваля, который завершился несколько дней назад в российской столице, участвовали всего два российских фильма (остальные приехали из разных стран, а главный приз получила японская картина — «Мой мужчина» Кадзуёси Кумакири). Понятно, что отечественные фильмы на фестивале были — для этого существовала отдельная «Программа российского кино», но в основном конкурсе участвовали только «Да и да» Валерии Гай Германики, о котором очень много писали в последние дни, и «Белый ягель» Владимира Тумаева, о котором не писали почти ничего. Если восполнить этот пробел в двух словах, то это история из жизни ненцев: драма разлученных влюбленных на фоне снега, юрт и оленей.

Поскольку я отправился в Москву и две недели работал в команде фестиваля (делал ежедневную фестивальную газету — «MIFF Daily», попутно писал рецензии и иногда выручал телевидение), то делал телеинтервью и с режиссером этого фильма. Накануне сидел на пресс-конференции, слушал многочисленные вопросы о том, каково было работать на Ямале при температуре –40, и думал, что перед камерой буду спрашивать о чем-нибудь другом. Потому что всех интересовала исключительно эта экзотика: как актеры учились ездить на оленях да правда ли, что в юртах есть компы и телевизоры. Но началось интервью, и беседа неизбежно вырулила на это: как отнеслись к съемкам местные жители, и так далее...

Есть тенденция, которую я замечаю не первый год. Это имеет некоторое отношение не только к российскому кино, но и к башкирскому. Но начну издалека. В фестивальной газете печатаются в основном рецензии, но также много интервью, небольших по объему, но очень хороших. Во-первых, потому, что их делают классные киноведы, и там не бывает пустых вопросов. Даже если это «атмосферные» какие-то вещи: например, режиссера Софи Блонди спрашивают о значении посвящения фильма Гийому Депардье (молодой актер, сын Жерара Депардье, рано погибший); выясняется, что интервьюер тоже знал Гийома; беседа становится отрывистой, полной пауз и междометий, потому что Софи почти в слезах, но даже на бумаге это очень впечатляет. Во-вторых, большие режиссеры — большие интеллектуалы: у того же Кшиштофа Занусси любой ответ — это мудрая сентенция, которую можно высекать в камне. Когда я пришел брать интервью у Клода Лелуша и от волнения выпалил полную ерунду, на это последовал такой глубокий и метафоричный ответ, что мне стало совестно.

Так вот, многие российские режиссеры из «новой волны», чьи фильмы становятся событием на крупных фестивалях, как профессионалы и как личности не уступают европейским «старым мастерам», но любопытно, что в их рассказах на первый план выходит особая тема. Листаю материалы. Вот Андрей Звягинцев (его «Левиафан», прогремевший в Каннах, в итоге слетел из российской программы московского фестиваля, но интервью готовилось) с упоением повествует о заброшенных городках Оленегорске и Териберке, о хрущевках на фоне гор и китовых скелетах. Наталья Мещанинова («Комбинат «Надежда») — о том, каким она увидела Норильск с бесконечными трубами на горизонте, и с чем съемочная группа там столкнулась. Оксана Бычкова («Еще один год») и Рамиль Салахутдинов («Белая, белая ночь») увлечены «изнанкой» российских столиц. Подшивка прошлого года: Борис Хлебников («Долгая счастливая жизнь») и Алексей Федорченко («Небесные жены луговых мари») взахлеб рассказывают, какие потрясающие, скрытые от глаза уголки и почти другие цивилизации им удалось найти для съемок...

Это и не плохо (наоборот, такое постоянное узнавание своей страны, не только «визуальное», постоянные раскопки). Это и не «провинциально (кстати, все названные фильмы с триумфом прошли по экранам Венецианского, Каннского, Роттердамского фестивалей). Но это какой-то совершенно отдельный контекст: как вся российская «новая волна» с упоением говорит: «Мы рыщем по стране и исследуем спрятанное», считая это первостепенным (Звягинцев рассказал, как для «Левиафана» они отсмотрели 70 — 80 городков и поселков) — так европейские режиссеры молчат о подобных поисках, видимо, не считая, что на это надо делать упор. По крайней мере, говорят о поисках в другом направлении.

Новое российское кино делает «этнографический» крен. Башкирское кино идет еще дальше, связывая с «экзотикой» едва ли не все надежды. Многие талантливые ребята работают в этом направлении, многие приходят к заслуженному успеху («Енмеш», «Горький мед» — эти фильмы Айнура Аскарова все громче заявляют о себе на авторитетных фестивалях, в том числе и на внеконкурсном смотре короткометражек в Каннах). Не сложится ли у наших кинематографистов впечатление, что это — не только главная, но и единственная область творческих поисков? По-моему, такая опасность существует.