Человек рождён, чтобы быть обывателем?

Многим знакомо высказывание Владимира Короленко «Человек рожден для счастья, как птица для полета». Большинство, особо не задумываясь, воспринимает данную мысль, как безусловную истину. Однако путь к истине не прост, порой ошибаются даже классики.

Кое-кто даже пытается развить из этой мысли некую философию: «Человек рожден для счастья, а не для того, чтобы идти на баррикады, не для перевыполнения пятилетнего плана и даже не для того, чтобы защищать, служа в армии, интересы абрамовичей и дерипасок. Человек рожден для того, чтобы растить детей, встречаться с друзьями, любить жену, ездить на рыбалку, ходить на футбол и в кино. В общем, человек живет, чтобы радоваться этой жизни. И в этом смысле, отнюдь не передовик производства и не революционер, а самый обыкновенный обыватель и есть опора государства и гарантия сохранения человечества…»

Вообще, надо иметь большую смелость, чтобы заявлять о том, для чего рожден человек. Сам по себе он вряд ли смог бы появиться на планете, поэтому доподлинно знать, для чего рожден человек, могут только те (то, тот), кто его задумал.

Подобную философию развивал древнегреческий философ Аристипп, утверждавший, что наслаждение — высшее благо, а стремление к нему — основное движущее начало человека. Спустя более полутора тысяч лет это учение попытались развить ряд гуманистов эпохи Возрождения. Затем просветители Томас Гоббс, Джон Локк, Иеремия Бентам и еще несколько философов.

Как видим, главной жизненной философией в истории человечества данная точка зрения не стала, поскольку слишком упрощенно истолковывала движущие силы и мотивы человеческого поведения.

Но то, что не сделали философы, осуществили политики. Пришедшие к власти либералы сделали идеологию жизни для себя, для потребительства и получения удовольствий государственной. Используя весь аппарат средств массовой информации и рекламы, десятилетиями промывая мозги всему населению, они навязали эту древнюю философию большинству, сделав главной.

В самом ли деле это такая правильная философия? Почему же большую часть истории она не могла завоевать человеческие умы? И почему вступает в разительное противоречие с тем, чему учат мировые религии? Как и с учениями великих моралистов — учителей человечества?

Блестящий пример дальнейшего развития данной идеологии показал Герберт Уэллс в романе «Машина времени». Элои — люди далекого будущего — тем и занимались, что наслаждались беззаботной жизнью: не геройствовали, не работали, а только встречались друг с другом, радовались, любили, отдыхали. Однако не бывает так в жизни, чтобы только ей наслаждаться, только потреблять, ничего не отдавая взамен. Что писатель-пророк и доказал. Морлоки — другая часть человечества — тяжелым трудом под землей обеспечивали элоям беззаботную жизнь. Они, естественно, их ненавидели и заодно ловили и поедали. Наша страна всего два десятилетия, как подпала под влияние этой опасной идеологии, но значительная часть населения, особенно молодежь, успела сделать заметный шаг в сторону элоев. Да и черты морлоков, признаться, все чаще проглядывают среди соотечественников. Врачи, обслуживающие школьников, отмечают небывалое массовое ухудшение их здоровья. К моменту окончания школы здоровых ребят остается несколько процентов. На призывных пунктах в ужасе, говорят, все идет к тому, что скоро некого будет призывать в армию. «И это только начало!» — как гласит реклама. Это — результат только первых 20 лет!

В Советском Союзе слово «обыватель» считалось унизительным. Последователи же переворота 1991 года все советское решили охаять, предложив прямо противоположные ценности. Так обыватель стал уважаемым человеком, а образ его жизни — образцом для подражания. А вот герой культовой повести Джерома Сэлинджера «Над пропастью во ржи» смысл жизни видел в том, чтобы охранять жизнь играющих детей, дабы они, увлекшись, не свалились в находящуюся поблизости пропасть. И я думаю, феноменальный успех этой повести в первую очередь объясняется как раз таким взглядом на смысл жизни.

К счастью, не только художественная литература, но и реальная жизнь имеет примеры благородства и героизма. И песни слагают, и памятники воздвигают, и улицы называют почему-то не в честь обывателей. Кто бы, скажем, спас Францию, если б не Жанна д,Арк? Обыватели, на которых якобы держится страна, целых сто лет не могли освободить ее от захватчиков.

Даже в меркантильной современной России есть герои. О них время от времени сообщают средства массовой информации.

Ветерану первой чеченской войны Сергею Рябовицкому взрывом мины оторвало обе ноги, изуродовало руку, осколки попали в голову. Но он выжил и приспособился жить в таких обстоятельствах. Сам готовит пищу, выращивает овощи на огороде и растит дочь.

Строитель Марат Рахметов оказался единственным, кто откликнулся на зов о помощи трех тонущих девочек, притом, что на пляже находились сотни людей. Он их спас, а сам утонул.

Вера Котелянец родилась без рук. Мать от нее отказалась. Но девочка-инвалид научилась плавать, кататься на лыжах, чистить ногами зубы, писать, зажав ручку между щекой и плечом. Окончила техникум, родила дочку и сына. С помощью ног она не только выполняет все домашние работы, но и содержит огород, и закатывает банки с урожаем. Свою мать она разыскала и простила.

Писатель Михаил Веллер говорит, что человеческая жизнь ценна лишь в том случае, если в ней есть нечто такое, за что человек готов умереть. «Когда не за что умирать, не для чего и жить». «Человек не чувствует себя полностью живущим, если его интересы не выходят за пределы личного потребления. Человеку свойственно иметь что-то дороже собственной жизни». Веллер подразделяет все человеческие ценности на личностные и надличностные. Обывательские ценности относятся к первым. Это все, что имеет значение для одного человека и не больше. Они находятся в подчиненном положении к жизни индивидуума, отношение к ним потребительское. Это материальные блага, физические, физиологические, чувственные, карьерные, престижные, профессиональные, эстетические, творческие, интеллектуальные и прочие ценности. Надличностные ценности — это то, что выходит за границы отдельного. К ним относятся семейные, групповые, национальные, этнические, государственные, общечеловеческие, созидательные. Отсутствие надличностных ценностей у человека, считает Веллер, умаляет его. Надличностная ценность означает обладание большим, чем собственно твоя жизнь. Если личностная ценность — составляющая жизни, то жизнь — составляющая надличностной ценности.

При этом, утверждает психиатр Виктор Франкл, ценности никогда не противоречат друг другу по очень простой причине — потому что между ними существует иерархия, то есть приоритет одних над другими.

Говорят, мы живем в негероическое время. А что, разве не своими руками мы его создаем? Если вбивать людям в головы, что так и должно быть и что на обывателях держится страна, то мир погрязнет в серости. Что у нас сейчас и происходит. Опустить человека, который по давно известной истине отличается от животных духовным началом, до уровня обывателя и потребителя, — это преступление против человечества.

В заключении немного о том, с чего я начал – о счастье. Не знаю, кто первый сочинил миф о том, что все мы, якобы, живем для счастья, только он не выдерживает никакой критики. Счастье — это кратковременное ощущение большой радости, вызванное, помимо прочего, биохимическими процессами в организме, а именно — выбросом в кровь эндорфинов или серотонина — гормонов удовольствия. Ни психологически, ни физиологически это состояние не может длиться долго. Чаще всего ощущение счастья посещает человека в момент осуществления давнего заветного желания, мечты. Но что происходит дальше? Тому свидетелей — тысячи! Дальше это волшебное состояние сменяется обыденностью. Человеку уже не кажется, что то, к чему он так стремился, является чем-то особенным. Ему становится скучно, хочется чего-то другого. Вот и ушло счастье! И вроде никто ему не мешал. «Счастье – продукт моментального употребления, — утверждает знаменитый кинорежиссер Клод Лелуш. — Его нельзя засунуть в холодильник и сказать: «Пожалуй, я съем его завтра на завтрак». Его надо хватать сразу же!»

Великий философ Эммануил Кант однажды заметил, что человек хочет быть счастливым, но ему лучше стоило бы желать быть достойным счастья. Виктор Франкл внес поправку в эту мысль: человек не просто хочет быть счастливым. «Скорее, он хочет иметь основание быть счастливым». И самым прочным основанием для этого и было бы — быть достойным счастья.