Никто не знает,
Граль.
У нас на остановке поселился странный человек. Я смотрю на него каждое утро, пока жду свой автобус. Он очень старательный и трогательный – дожидаясь, пока загорится красный свет и на остановочном комплексе не будет маршруток, он выходит на проезжую часть и… поднимает окурки. Похоже, их там немало. Собирая людей, их кидает в форточку каждый второй водитель, сами пассажиры, перед тем, как запрыгнуть в автобус, жадно затягиваются и бросают «бычки» под колеса.
Старик этот – непонятной этиологии, непонятного возраста, в какой-то непонятной, замусоленной одежде. Не работник ЖЭУ и вроде не бомж. Учитывая, какие войны идут между автобусниками за место у бордюра с пассажирами, боюсь, его рано или поздно задавят. Пока же он бойко лавирует между маршрутками, складируя чернющими руками на картонку чужие «хабарики». Не думаю, что ему кто-то платит. Если бы это была банальная подработка, ему вменили бы уборку прилегающей территории, а не только этого несчастного придорожного бордюра.
Кто он? Сизиф современности? Чудак, скрывающийся от своего одиночества в гуще снующих людей и спешащих маршруток? Это ненужный человек. Таких же ненужных людей в округе неприлично много. Например, бомж, поселившийся в нашем дворе. Каждое утро он собирал на аптечный фанфурик на пару со своим соседом по бездомью, таким же ненужным человеком. Распив лекарственную настойку, они засыпали каждый на своей скамейке, чтобы, очнувшись от хмельного сна, найти съестное в нашей благоустроенной помойке, с раздельным сбором мусора, и снова принять на грудь. Прошлой зимой он надолго пропал, и это стало заметно. Соседи спрашивали: «А где Флюсик?» Когда из привычного интерьера изымается пусть неприятная, но все же константа, это, бесспорно, ощутимо. К весне он появился, сначала хромал, затем начал ходить с палочкой, а потом и вовсе не вставал с личной скамейки. Как потом говорили, в морозы он отморозил ногу, в больнице от него избавились при первой возможности, пошло осложнение. «Не жилец», - теперь шептались о нем во дворе, глядя, как бинтует грязными тряпками ненужную культяпку ненужный человек.
Его уже не видно месяца три, и он вряд ли вернется. Второй бомж коротает вечера без него. Вообще-то раньше он жил в соседнем доме. Знакомые рассказали, что из квартиры его выгнал сын. О прошлой благополучной жизни напоминает серебряная серьга в ухе да протертая кожаная косуха. В остальном он теперь – обычный бродяга, грязный, вонючий и голодный. И никому не нужный, понятное дело.
А еще во дворе у нас отираются два пацаненка, лет десяти-двенадцати. У них есть дом и даже родители. Но дети им не нужны – алкоголики потому что. Ребята слоняются без дела и пристают к прохожим: «Давайте мы вам чего-нибудь сделаем, а вы нам заплатите!» Кто-то просит вынести мусор, а кто-то – украсть у отца дрель. Они не отказываются, а потом бегут в ларек покупать на гонорары курево. Еще они за небольшую плату «сторожат» по ночам припаркованные во дворе автомобили, а если не заплатишь, прокалывают шины или сливают бензин. У нас замок на бензобаке - проткнули колесо. Попрошайничают у магазинов, но когда предлагаешь им что-нибудь вкусненькое, говорят: «Дайте лучше на сигареты».
Прошлым летом один из них залез на крышу нашей пятиэтажки и, закрыв снаружи люк, отказался спускаться. Вызывали спасателей. Ребенок никому не нужен. А хочет быть нужным. Ему внимания хочется.
Вчера стояла на переходе. Старушка с палочкой переходит дорогу. На моргающий красный, медленно так, специально, как любят это делать пенсионеры – пусть водители стоят и ждут, и не важно, какой сигнал светофора. Резвый маршрутник нажал на газ, из толпы к бабке бросилась женщина, помогла быстрее оказаться на тротуаре. «Спасибо тебе, дочка, дай Бог здоровья!» - кинулась благодарить спасительницу старушка. Из десятка стоявших к ней подошла именно она, женщина с большим горбом. Может, потому что она тоже по большому счету никому не нужна и чувствует кожей, как важно человеческое участие? Кто его знает, какие там мысли в голове. Мы-то ведь нормальные, нужные люди, и у нас совсем другие ценности…