Этот известный башкирский композитор, автор оперы «Салават Юлаев», именем которого названа Академия искусств, умер относительно недавно — в 2003 году. Его, как нашего современника, помнят и любят многие из тех, кто с ним учился и работал. Казалось бы, это большая удача для скульптора — иметь возможность получить советы современников и даже ближайших родственников портретируемого. Гораздо хуже, например, мастерам кисти, которым пришлось возродить облик башкирского просветителя Акмуллы в связи с его возросшей ныне популярностью. Тем не менее, то ли родственники не смогли внятно обрисовать внешность композитора, то ли скульптор увлекся обобщением, но многие считают это скульптурное воплощение Загира Исмагилова весьма далеким от реального человека, которого они знали. Видимо, попыткой соорудить памятник исключительно в символическом ключе обусловлена и вычурная поза изображаемого: он сидит с кураем в руке, смотря куда-то в сторону от Академии искусств, названной его именем. Анатомические ошибки привели к тому, что плечевой сустав оказывается вывернутым, да и сама рука, приподнятая в каком-то неестественном, но, наверное, по замыслу, очень поэтическом жесте, выглядит очень странной. Как, собственно, и курай, который висит в воздухе непонятно на чем. Столь же вольно скульптор обращается и со складками одежды, многие из которых явно надуманы. Поэтому на брюках они вместо того, чтобы выгодно подчеркнуть линию ноги, создают диспропорцию и неряшливость облика.
Что касается архитектурного расположения памятника, то оно вызывает не меньшие сомнения. Если с другими объектам этой территории все понятно — авиационный институт, кировская администрация, Баштрансгаз — их территориальные притязания вполне обоснованны. Но почему памятник, относящийся к сфере искусств, находится рядом с абсолютно технологическим объектом — венткамерой Гостиного двора, совершенно непонятно. В результате он вступает в противоречие со сферой влияния, так как перестает получать сигнал от «родины», как от Оперного театра, так и от Академии искусств, и оказывается на положении короля в изгнании. Если бы в дальнейшем его додумались хотя бы окружить плотным кустарником, чтобы он очутился в более эстетичной парковой среде, то это было бы гуманнее по отношению как к зрителю, так и к памяти башкирского композитора. Сейчас же фоном ему служат пустые заделы рядом с мусорными баками, парковка и задник венткамеры. Нарезанные вокруг него оси, выложенные плиткой, тоже весьма случайны — они выходят ниоткуда и никуда не ведут. Зритель может подойти к памятнику с двух сторон — через центральную аллею, от входа в гостиницу «Агидель», но сильно уклоняясь в сторону, или со стороны Гостиного двора — прямо от помойки. Тех, кто чтит память Загира Исмагилова, это несколько обескураживает. Возможно, было бы правильней расположить памятник ближе к улице Ленина — в треугольник зеленой, выделенной площадки, где все наполнено образами классического сквера, парковой территории, неспешностью, романтической атмосферой — тогда бы памятник соответствовал коду изображаемой эпохи. Интересно, где он окажется теперь, в связи с переделкой всей территории вокруг Гостиного двора?
Единственным достоинством этого скульптурного сооружения можно посчитать, что отлито оно было целиком в самой Уфе, а не в Нижнем Тагиле или Петербурге, как ранее делалось при отливке памятников такого большого размера. В этом случае профессионализм литейщика позволил автору сделать определенное достижение.