Короче, Улицкая

От редакции.

Мы начинаем и предлагаем авторам особую рубрику «Изложение». Если помните — был такой вид творческой работы в школе нашего детства. Сейчас оно, по нашему разумению, может быть востребованным, поскольку книга, несмотря на изобилие полиграфической продукции в ритейле, как-то отодвигается в тень на фоне мелькающих справа и слева вспышек, свистящих свистелок и шумящих шумелок. Кажется уже иногда, что текст, изложенный нуднее анекдота или занимающий больше, чем один экран гаджета, не имеет шанса быть прочитанным.

Поэтому мы решили, что книги, идеи, области научного знания должны для начала быть изложены в «ознакомительном» полуразвлекательном порядке, чтобы зацепить своего читателя, который, возможно, пропустил мимо ушей и глаз эту тему. Будем признательны профессионалам, обладателям уникальных или общераспространенных компетенций, если они поделятся своей любовью к теме в доступном для занятого читателя формате.

Мы будем очень рады, если вы не только изложите многотомную энциклопедию, дело вашей жизни или тысячелетние знания в две-три тысячи знаков, но и найдете привязку к Башкортостану.

Будьте гипертекстовы, википедичны и полезны читателям.

Короче, Улицкая

Короче, формат этой рубрики требует начинать пересказ с «короче», чего мне никак не удалось с «Казусом Кукоцкого» — самым знаменитым романом Людмилы Улицкой, за который она получила сначала Букеровскую премию, а потом и много международных наград.

Недавно с «Казусом» вышел казус, когда роман сначала попал в некий «рекомендуемый список» для школьников, а потом восстали всяческие борцы за нравственность, закричавшие, что Пелевин будет учить молодежь «расширению сознания» химическим путем, а Улицкая в подробностях расскажет целомудренным школьницам, что такое аборт (и прочие вопросы гинекологии). Честно говоря, не знаю школьниц старше восьмого класса, для которых всё, описанное Улицкой, станет откровением, а вот о другом, о главном в романе – об удушливой атмосфере конца сороковых годов, с перезревшим Сталиным на всех портретах, – учащимся было бы полезно узнать побольше...

Ну да бог с ним. Добавлю только, что Улицкая — писатель вообще не целомудренный, и у неё всё это получается как-то органично и не постыдно — как естественная часть человеческой жизни (которую Улицкая прямо-таки досконально, с чисто исследовательским интересом препарирует: сама она по профессии биолог, всё начало трудового пути «резала лягушек» в лаборатории, и это наложило, видимо, отпечаток). Ну кто ещё сможет просто и буднично писать рассказ о нестандартных отношениях — с ремарками вроде «Пахло вазелином и кровью»? — я таких мастеров слова больше не знаю. Да, да, я троллю новоявленных «борцов за нравственность» и любителей покричать о пропаганде гомосексуализма в литературе, уж они бы — если бы внимательней вчитались в процитированный рассказ «Голубчик» – завопили: кошмар! педофилия! — но тем и хороша Улицкая, которая считает нужным описать все стороны жизни, не давя своими оценками. Как было сказано другим урожденным уфимцем о госте нашей губернии (Довлатовым о Пушкине), писатель здесь – как луна, которая одинаково освещает путь и хищнику, и жертве... Или, как описывает сама Улицкая Анну Ахматову в рассказе «Писательская дочь», «величественная, как Кавказские горы, красивая не по-человечески, а как море или небо, спокойная, как бронзовый памятник».

Собственно, упоминая «Голубчика», «Писательскую дочь», мы давным-давно уже говорим о книге рассказов Людмилы Улицкой «Люди нашего царя» – книге не менее, может быть, знаменитой, чем «Казус Кукоцкого», за вычетом того, что наши люди не любят россыпи коротких рассказов. Толстой с Достоевским приучили их, что уж если читать – так читать, что-нибудь страниц на четыреста... А рассказы эти всё равно образуют какое-то общее пространство (хотя в них почти нет сквозного героя, «почти», потому что некая девушка Женя иногда проходит по краешку то одной, то другой судьбы). Какие-то из них могут быть приняты за философскую притчу с оттенком анекдота: то в «Гудаутских грушах» жительница Абхазии упаковывает гостям в чемодан незрелые еще груши и темпераментно ругает то один абхазский народ, то другой; груши никак не кончаются, и национальности никак не кончаются, «кстати, мы так и не узнали, кто была по национальности та женщина». «Короткое замыкание», погрузившее многоквартирный дом в темноту (кавычки затем, что это и название рассказа), погружает его жителей в совершенно разные состояния: кто ворует из соседского холодильника, кто занимается любовью, кто подумывает о самоубийстве, — а слепой старик счастливо слушает музыку и даже не знает о том, что произошло.

Притчи «попроще» сочетаются в «Людях нашего царя» с целыми жизнеописаниями – от рождения до смерти: две сестры, «дрессируемые» родителями до старости, внезапно остаются одни – и свободны; мужчина, который знает, что отец его сына – другой человек, и живущий с этим; старая знаменитая актриса глазами актрисы молодой и неудавшейся, которая ухаживает за старухой: «...закурила, вставив папиросу «Беломор» в середину красного рта, помолчала выразительно...» С одной стороны, сплетение причудливых судеб – что-то простое и увлекательное, как сплетни с соседкой в многоквартирном доме; с другой – на каждую бытовую историю начинаешь смотреть отстраненно, как будто немного под другим углом (и что-то философское просыпается в читателе само: автор ничего не навязывает), и даже как будто немного сверху. Разместившись где-то неподалеку от Бога.

Разные люди, разные поколения, национальности, – и я пристально выискивал в «Людях нашего царя» малую родину Людмилы Улицкой, которая появилась на свет – кто не знал – в Давлеканово, в эвакуации. Так что в ее замечательных книгах оставлены и наши следы, пусть их и не так легко разглядеть.

Книги Улицкой выходят в одном из крупнейших издательств, постоянно допечатываются, поэтому и «Люди нашего царя», и другие книги будет нетрудно найти в любом интернет-магазине.