В Уфе тяжелобольных детей будут развлекать больничные клоуны

В Уфе сестры милосердия прошли обучение на больничных клоунов. Трехдневные курсы организовал Союз православных женщин в Башкирии.

Как рассказала главная сестра милосердия Свято-Елисаветинского сестричества Елена Мурко, принято решение запустить в Уфе проект «Смехотерапевт». Его цель — подготовить людей для организации развлекательных игр с тяжелобольными детьми на регулярной основе. До этого для детей приглашали аниматоров. Они разово приходили в медучреждения или занимались организацией праздников.

— Мы хотим оказывать помощь, пусть небольшую, но регулярную, чтобы наши подопечные знали, что один раз в неделю в определенное время к ним придут, — сказала Елена Мурко и объяснила, что во время мозгового штурма вместо названия «больничный клоун» решили использовать слово «смехотерапевт». — Заниматься этим проектом и курировать его будет Союз православных женщин в Башкирии.

В Уфе обучение сестер милосердия провела Анна Назарук из ассоциации профессиональных больничных клоунов Санкт-Петербурга «Клоунадо». После проведенных мастер-классов она побеседовала с «Электрогазетой».

— Давно существует ваша ассоциация?

— В нашей стране более 25 ассоциаций больничных клоунов. Первым в России больничной клоунадой стал заниматься Константин Седов — в 2006 году. В мировой практике это движение существует с 1986 года. Основателем является Патч Адамс. Многие, наверное, смотрели фильм «Целитель Адамс». Это был реальный доктор Адамс, который начал надевать клоунский нос и во время медицинских процедур играл с детьми. Сейчас почти в каждом российском городе есть ассоциация больничных клоунов.

— Сколько лет вы работаете в этой сфере?

— Я занимаюсь больничной клоунадой 11 лет.

— Образование у вас профильное?

— Я окончила академию госслужбы и управления по специальности «Государственное регулирование экономики». Несколько лет трудилась на госслужбе. Потом ушла в декрет, а после занялась больничной клоунадой. Когда училась в школе, выступала в театре. В вузе у нас была театральная студия. В декрете мне некуда было выплеснуть творческую энергию. У меня есть большая потребность быть нужной. Ее надо реализовывать. Это моя мотивация. Несмотря на то, что многие люди, волонтеры, добровольцы, делают много полезных и нужных дел, в этом нет альтруизма, есть эгоизм. В любом случае добро делается, прежде всего, для себя. Просто есть эгоизм здоровый, а есть нездоровый. Во имя здорового эгоизма и совершается много добрых поступков. Мой эгоизм состоит в том, чтобы быть важной, нужной. Это самореализация. Для кого-то важно, чтобы признали, что он молодец. Ему нужна похвала. Слава Богу, что, реализуя эту потребность, человек приносит столько добра. Это классно!

Мне говорят, что я — герой. Я никакой не герой. Я пришла и в свое удовольствие час-два поиграла с детьми. Герои — волонтеры, которые  за ними ухаживают с утра до вечера, кормят, поят, переворачивают, а также нянечки, работающие в социальных учреждениях. А я всего раз в неделю приезжаю.

Началось все с того, что моя мама увидела объявление о наборе в школу клоунов и предложила мне. После этого я пошла работать в частный разъездной театр, а потом мы с моим новым другом открыли свой театр и стали выступать в детских центрах и детсадах. Мы ставили детские сказки. «Кошкин дом» знают все, «Мышонок, который не хотел спать» знают все. Мне с другом Андреем нравится «Ослик Мафин». И я написала о нем небольшой сценарий.

Выступаем мы в Санкт-Петербурге и некоторых городах Ленобласти.  Представления заказывают детсады, ДК, к некоторым детям выезжаем на дом. Костюмы шьет Андрей, а кукол — я.

— В основном, перед тяжелобольными детьми выступаете?

— Когда я только начала этим заниматься, мы ходили в педиатрическую академию — в лор-отделение, пульмонологию, травматологию, то есть не в инфекционные отделения. Играли с обычными детьми, которых через пару недель или максимум через месяц выписывают. Разовые визиты были в Институт Альбрехта (сложная ортопедия). Потом начала приходить в онкологические отделения.

Сейчас хожу в четыре разных отделения онкологии, в том числе сопровождаю медицинские процедуры и ввод в наркоз, психоневроинтернат, хоспис и в хоспис для молодых и взрослых.

У нас есть обязательство перед спонсорами. Моя работа оплачивается, я не волонтер. Есть отделения, куда я хожу благотворительно, потому что там лежат дети, которых я давно знаю, с которыми я дружу на протяжении нескольких лет, поддерживаю отношения.

Четыре года я посещала медицинские и социальные учреждения бесплатно и меня уговаривали брать деньги. Директор нашей клоунской организации считает, что любой труд должен быть оплачен. Волонтеры выдерживают год-два, дальше наступает выгорание.

— Как избежать выгорания?

— Есть много разных техник. На самом деле, важно иметь финансовое подкрепление. Потому что такая работа отнимает много сил и времени. Все, что я везу в больницу, покупаю за свой счет. Это шарики, костюм, мыльные пузыри и прочее. У нас много больниц в области, поэтому надо машину заправить бензином. Директор изначально говорил: «Это не зарплата. Это компенсация расходов».

— Тяжело, наверное, развеселить тяжелобольных?

— Я сама вместе с ними отдыхаю. Я многое получаю взамен. Нет более благодарных партнеров для игры. Во мне внутренний ребенок живой еще. Я приезжаю подурачиться, поиграть. Тяжело, когда дети уходят. Сложно бывает, когда не видишь обратной связи.

— Что делаете, когда дети не реагируют?

— В этом случае надо опираться на партнера. Хорошо ходить вдвоем. Можно опираться на сопровождающего, например, волонтера. Я раньше боялась таких ситуаций. Со временем научилась, как надо поступать. Главное, мы ходим регулярно. У нас не разовая акция. Некоторых детей знаю по семь—восемь лет. И по мельчайшим изменениям в них вижу реакцию. Например, ребенок медленно закрыл глаза. Оказывается это бурная реакция на наши действия. Иногда реакция бывает отложенной. Ее сразу можно не заметить.

Клоуны бывают разные: рыжий и белый. Лучше всего, когда они выступают в паре. Рыжий клоун — балбес, разгильдяй, негодяй, хулиган. Белых клоунов меньше, ими тяжело быть. Это суровый клоун, играет только по правилам. Он даже глупости творит, потому что считает, что это правильно.

— Больничный клоун выступает не со спектаклем?

— Это всегда импровизация. Импровизация от ребенка. Бывает, заранее продумываем, какой теме посвятим выход. На 12 апреля придумала десять видов проверки навыков, которые пригодятся в космосе. У меня была игрушка в виде хорька, и я решила проверить детей на хорькопереносимость. Кто-то из детей его трогал, на ком-то из ребят он лежал. Волонтеры смеялись. Была классная атмосфера. Вообще, игра рождается из ничего. Она рождается из реакции.  

— Чем больничный клоун отличается от аниматора?

— Нет хуже греха, чем назвать больничного клоуна аниматором. Это не претензия. Мы приходим в больницу, нам кричат: «О, аниматоры». Ха-ха. Нет (вижу, как Анна отрицательно машет пальцем — прим.авт.)! Основное отличие: аниматор развлекает детей разово, больничный клоун регулярно, тесно общается и налаживает продолжительные отношения. Самое ценное для нас, чтобы придуманная игра, когда мы уйдем, осталась в памяти, и ребенок в нее продолжал доигрывать, в том числе с мамой. У меня был ребенок с большим словарным запасом, и мы с ним минут 40 перекидывались игрушкой, давая смешное прозвище («А ты кулебяка»), и ни разу не повторились. Он с перерывами в больнице лежал два года, и мы к нему постоянно наведывались. Его мама сказала, что не может так играть, слова заканчиваются. Когда меня нет, мальчик тоже в нашу игру играет.

Я каждую неделю хожу, а ребенок лежит там полгода, тогда каждый раз надо придумывать что-то новое. Через три выхода у меня закончились фокусы, через четыре — ребенок знает, что я умею крутить из шариков, через пять — знает все мои истории, начиная с детсада, через шесть — начинаем кидаться игрушкой с обзыванием.

Аниматор или актер работает на сцене, он находится в центре внимания, он ведущий, ребенок — ведомый. Больничный клоун, наоборот, находится в тени и направляет «прожектор» на ребенка. Мы идем от ребенка, от его игры, поддерживаем любую игру. Если ребенок не предлагает, мы предлагаем несколько вариантов. Любим работать тет-а-тет, по палатам.

Аниматор — это про веселье, про игры. Мы ко всему прочему еще и психологи. Аниматор развлекает детей. Больничный клоун — для мам, для персонала. Врачи тоже «выдыхают», говорят «спасибо», когда мы занимаемся с детьми. Мамы находятся в больнице с детьми в жутком стрессе. Полгода находятся в состоянии нервного напряжения. Им нельзя показать, что боятся, а они боятся больше, чем ребенок. Иногда нужно маму просто обнять. Я обычно говорю, что нельзя плакать, с мамами — можно. К ним можно подойти и по-человечески спросить: «Тяжело?». Они честно ответят.

Многие мамы видят, что у других ситуация сложнее, чем у ее ребенка. Поэтому они не признают себя уставшими и говорят: «Как я могу быть уставшей, ведь я просто лежу в палате с ребенком и ничего не делаю». Они очень устают. При больничных клоунах мамы могут быть собой, не боятся показать свою усталость, откровенно поговорить, отвлечься, забыть о проблемах. С ними можно обсудить обычную не больничную жизнь, например, поговорить о маникюре, прическе.

— Что самое главное в работе с тяжелобольными детьми?

— Быть честным с собой и с ними. Я никогда не притворяюсь, я — клоун, я в образе, но я настоящая.

Для меня это обычные дети, просто у них есть некоторые особенности, из-за которых я не смогу поиграть в некоторые игры, например, если ребенок пристегнут к капельнице, я не буду с ним бегать по коридору.

Самое сложное, это когда есть продолжение истории, когда ты с ребенком до конца. Это очень тяжело. Если ты не привязываешься, не случается настоящих, искренних, человеческих взаимоотношений. А когда привязываешься, очень больно, когда наступает логический конец этих взаимоотношений. Это плата за то хорошее, что я от этого получаю.

— В чем находите отдушину?

— Я люблю высоту, ощущение полета. Прыгаю с крыши с веревкой. Самый высокий мой объект — гора в Крыму высотой 235 метров. В Санкт-Петербурге прыгала с вертикальной трубы ТЭЦ высотой 88 метров — самый высокий объект города.

Мой муж «подсадил» меня на это. Он так рассказывал про свое увлечение! У меня был сложный период в жизни. И на счет прыжка накрутила себя, что это будет решительный шаг из прошлой жизни в нынешнюю. Когда встала на край, перед прыжком поняла, что это так здорово. Сиганула и себе говорю: «Полет! Полет! Полет!» (рассказывая это, Анна радостно захлопала в ладоши — прим.авт.). Оказалось, что не боюсь высоты. За шесть лет совершила 42 прыжка. В конце выездной регистрации брака в прошлом году я вместе с мужем прыгнула с высоты 40 метров — с 11 этажа из окна недостроенного дома. Некоторые гости тоже прыгнули, среди них и ведущий, мой друг, которому некогда было спускаться по лестнице.

Еще я люблю огород. На все лето уезжаю на дачу. Там заряжаюсь, потом девять месяцев работаю без выходных. Летом я продолжаю заниматься с детьми, приезжаю и в течение дня-двух посещаю все медицинские и социальные учреждения.

— Близкие поддерживают вас?

— У меня очень поддерживающее окружение. Был случай, когда ребенок, к которому я часто ходила в онкологическое отделение, пошел на поправку, а потом у него случился рецидив, и я встретила его в хосписе. Ребенок с онкологией в хосписе может прожить максимум два-три месяца. Это очень выбивает. Там-то ты весело выступаешь, а когда оттуда едешь, важно, чтобы рядом был тот, которому можно рассказать, и кто отреагирует так, как это тебе нужно. Мой бывший муж не понимал, зачем я куда-то еду и за бесплатно выступаю. Он говорил: «Еще время тратить. Лучше бы дома сидела и борщ варила». Сейчас у меня настолько поддерживающий супруг, что по одному моему взгляду все понимает. Он знает, что мне не нужно, чтобы жалели. Тихо обнимет, и если я не хочу говорить, не расспрашивает. Муж сочувствует мне, сопереживает, в некоторых случаях дает выговориться.

У меня очень поддерживающие родители, они все врачи, в том числе папа, мама, бабушка. Отец остался в медицине, а мама ушла. Она считает, что невозможно вылечить мир. И я не пошла в здравоохранение, потому что в юности считала, что либо всё, либо ничего. В детстве грезила медициной, смотрели сериал «Скорая помощь». Умею оказывать первую помощь, не боюсь крови, медицинских манипуляций, понимаю, что, зачем, как. Дома была любимая книжка «Медицинская энциклопедия». С восьмого класса родители стали меня отговаривать, зная, состояние здравоохранения.

Когда я стала больничным клоуном, мама сказала: «Все равно зашла в медицину. Не нытьем, так катаньем».

— Обучать сложнее, чем самой общаться с детьми, играть с ними?

— Очень сложно. Потому что нельзя научить быть чутким, нельзя научить понимать-принимать, нельзя научить принимать на себя чужую боль, с ней справляться. Это внутренняя работа каждого человека. Есть некие навыки, которые могут помочь, например, делать фигурки из шариков, показывать фокусы. Также есть общеактерские моменты, которые позволяют раскрепоститься, найти какие-то нюансы. Есть много вещей, до которых я доходила сама очень долго. Так, например, я не сразу поняла, что у людей с ментальными нарушениями замедленная реакция.   

Как круто, что я могу рассказать многое во время обучения, и слушателям не нужно будет тратить на это время, чтобы самим дойти до каких-то вещей.