Не только нефть, или Немного о Третьей республике

Год назад было объявлено о проекте объединения двух крупных республиканских вузов — Башкирского государственного педагогического университета и Уфимского университета экономики и сервиса, больше известного по старому названию — УТИС. Позже от этого проекта отказались, а тогда много писали о том, что «новая высшая школа Башкортостана — это ответ на вызов времени», и вообще строили будущий вуз с прицелом на получение статуса первого в регионе федерального университета: чем мы хуже соседей из Екатеринбурга? Был запущен опрос — как лучше назвать новую высшую школу. Любопытно, что среди пользователей интернета варианты с эпитетом «башкирский» заметно проигрывали вариантам со словом «уфимский» (в частности, «Уфимскому государственному университету»). Но ведь новый вуз задумывался как флагман высшей школы региона и отнюдь не собирался ограничиваться городом. Почему так? Почему в последнее десятилетие город неизбежно перетягивает на себя многое из того, что должно принадлежать республике? — да, пусть на каком-то символическом уровне, но это ведь тоже очень важно.

Это только один из многих аспектов той проблемы, которую сегодня осознают, чувствуют многие. Это проблема того, что можно описать суховатыми выражениями «региональные ценности», «региональная идентичность»: действительно, есть Республика Башкортостан, все мы ее любим как малую родину, но ощущаем ли? И что мы ощущаем вне этого контекста малой родины? — потому что, конечно, каждый любит свой город, свою деревню, это естественно, но чувствуем ли мы себя жителями, патриотами единой республики, единой земли? Это сегодня очень важный вопрос, потому что многим кажется, что единые региональные ценности размываются. Может быть, не только у нас. Может, это общий признак «глобализации». Но что-то же заставляет нас с возмущением отвергать различные авантюрные проекты вроде проекта объединения Башкирии и Оренбургской области в некий Южно-Уральский край? — а такой проект был озвучен одной думской партией несколько лет назад. Нас это возмущает. Мы не хотим. Почему не хотим? Что-то же заставляет чувствовать нас себя жителями именно Башкирии?

Я не случайно снова и снова возвращаюсь к этому лингвистическому ребусу — «Башкирия», «Башкортостан», «Уфимский» (не только потому, что я лингвист по образованию и вообще работаю со словом). Слова всегда значат больше, чем кажется. В последнее, может быть, десятилетие Уфа получила много чужого символического капитала: я только что привел пример с несостоявшимся Уфимским государственным университетом. Думаю, здесь возникла определённая «вилка»: с одной стороны, невозможно употреблять слово «башкортостанский» в живой речи. Тут даже не о чем дискутировать. С другой стороны, слово «башкирский» имеет явное национальное значение, которое, может быть, и не звучало так отчетливо полвека назад, когда новые учреждения называли Башкирский государственный университет, Башкирский филиал Академии наук и т.д. Я писатель, работающий в Башкирии, в Башкортостане, кому как больше нравится. Я не могу называться «башкирским писателем»: башкирский писатель — тот, кто пишет на башкирском языке. Значит, меня называют «уфимским писателем». А моего коллегу и друга называют «уфимским поэтом», хотя он живет в Салавате. Уфа получает то, что ей не принадлежит. И нам все равно придется решать эту лингвистическую, символическую проблему, пусть она и кажется кому-то малозначительной. А кто-то опасается ее обсуждать, потому что считает ее национальной. Так вот, она абсолютно не национальна.

А может быть, нам нужен человек масштаба Мустая Карима, который бы нашел новую формулу, аналогичную памятной: «Не русский я, но россиянин»?..

Это то, что касается внешней стороны, так сказать, вывески; проблема внутренняя не менее серьезна. Что такое Башкирия, каковы ее ценности сейчас, какими они были раньше? — вспоминая, конечно, не Башкирскую АССР, а уже Республику Башкортостан, так сказать, Вторую республику (по аналогии с Францией, где сейчас Пятая республика). Я нашел, может быть, такое определение: островок «советского хозяйства», советской стабильности и — шире — привычности на фоне непонятного хаоса, в который обратилась страна. Это всё нам внушалось. Мы все прекрасно помним эту риторику о том, что мы-де всех обхитрили и остались жить по-старинке: с колхозами и совхозами, с государственными заводами (как мы тогда считали), с плановой экономикой, рекордными надоями, сводками с полей сахарной свеклы и так далее. Почти все это оказалось, может быть, декорациями, которые с треском рухнули (и не потому, что кто-то кого-то снял, а просто само развалилось от старости). Но, может быть, в какой-то момент — давно, четверть века назад, когда штормило всю страну — это еще не было декорациями, и действительно как-то объединяло людей. Башкирия как Родина, которая в какой-то момент могла сказать: пока бушует шторм, я буду для вас тихой гаванью.

Я не думаю, что общероссийская ситуация сегодня столь же тревожна и плачевна, но розовые очки, наверное, надевать тоже не надо. Если бы республика смогла найти какие-то рецепты — пусть не в макроэкономике, но в социальной политике, пусть в мелочах, — которые позволили бы людям почувствовать себя более защищенными только потому, что они живут в Башкирии. Не стоят на кризисном ветру в одном большом голом поле, объединяющем Свердловскую, Челябинскую, Оренбургскую области. Это как некая сверхидея и стала бы важнейшим символическим капиталом. Капиталом, который был бы куда долговечнее недолгого, надеюсь, кризиса. По крайней мере, это гораздо более важный вопрос, чем выбор наших ценностей между нефтью и медом.